"Вячеслав Леонидович Кондратьев. Селижаровский тракт " - читать интересную книгу автора

самозарядных СВТ, два ПТР, у каждого по две "лимонки" и одной РГД - это же
сила!
Да и Рябиков - бывший его связной, когда он был взводным на
формировании, и теперь шагающий рядом, - подтверждает его мысли:
- Должны мы дать немцу, товарищ командир. Ведь дальневосточники мы,
кадровые...
Рябиков - смоленский, и семья его под немцем, и ничего он, конечно, о
ней не знает - живы ли, нет? Для него каждый шаг вперед - это шаг к дому, и
видит Коншин, что воевать тот будет по-настоящему. Положиться на такого
можно.
Рядовой Савкин это "дадим немцу" не особенно разделяет, твердит всю
дорогу: порядка на войне не было - и незаметно, чтобы его прибавилось.
Трудно идет на войну Савкин. Еще в первую ночь, когда на западе неожиданно и
зловеще полыхнуло небо и Коншин, чтобы сбить как-то оцепенение, охватившее
людей от такой близости фронта, бросил небрежно: "Довольно красиво..." -
Савкин подошел к нему, взял за локоть и медленно, будто с трудом, произнес:
- Там страшно, командир... Понимаете - страшно, - уже совсем тихо
добавил и отошел.
Что знает помкомвзвода Коншин о своем бойце Савкине? Учитель.
Интеллигент, а потому и воспринимает все остро, слишком болезненно. Ну, у
него двое детей. Что такое дети и что чувствует отец, их покинувший, идущий
на войну, Алексею пока не понять, а может, и не придется понять никогда. Но
все же он никогда грубо не обрывает жалобы Савкина, как он это делает с
другими, хотя бы с тем же Филимоновым, который всю дорогу бурчит:
- Пожрать перед смертью и то не дают. Еле ноги тащим...
- Прекратите, Филимонов! - режет Коншин, зная, что разрешать говорить о
трудностях - значит в какой-то мере соглашаться, признавать наличие этих
трудностей, а этого нельзя: разговоры поползут дальше и дальше. Но
Филимонова на голос не взять, и он продолжает:
- Что, в России хлеба уже нет? Довоевались, значит...
- Отставить разговоры! - гремит Коншин. - Война! Не понимаете, что
ли, - война!
- Война... Ни при чем здесь война. Почему нас в Малоярославце на
довольствие не поставили? Тоже война? Порядку нету - вот что. Красноармейцы
у баб, после немцев разоренных, картошечку выпрашивали... Стыд! Все
балакали: на фронте кормежка будет с наваром. Где он, навар-то? Полкотелка
пшенки да кус хлеба...
- Молчать, Филимонов!
- "Молчать!" - На Филимонова накатывает. Только теперь и поговорить по
душам. Вот вы, командир, по молодости, наверное, думаете - ждут вас там
подвиги геройские и всякое такое? Так думаете?
- Так, - отвечает Коншин, чтобы отвязаться.
- Беседовал я с ранеными... Горазд еще немец, ох как горазд! Что весной
будет, неизвестно, может, опять на Москву попрет? Много ли верст до
Москвы-то?
- Не попрет, - говорит Коншин с наигранной уверенностью, а сам думает,
что и верно, всего за двести километров от Москвы немец, а потом, чтоб
заткнуть рот Филимонову, добавляет: - Я вас, Филимонов, могу к политруку
подвести. Вот с ним и покалякайте.
Филимонов замолкает, бросает на Коншина укоризненный взгляд и