"Виктор Конецкий. Огурец навырез" - читать интересную книгу автора


4

Когда мы вышли из кафе, грохнул полуденный выстрел Петропавловской
пушки.
Аверченко зажмурил глаза.
- Террор?
- Какой нынче террор?! Самолет угонят или одного премьер-министра
шлепнут, а шуму-то на всю планету! - После выпитого шампанского в лучах
яркого солнца меня, ясное дело, понесло.
- Да, были времена! - рассуждал Аверченко, слегка покачиваясь. - Пешком
по улицам в конце девятьсот шестого только градоначальник Лауниц разгуливал.
Удивительного обаяния болван! Купил пуленепробиваемый панцирь и начал пешком
ходить. За тысячу рублей купил. Скуп, а на панцирь расщедрился. Ровно десять
дней гулял. А на одиннадцатый его прихлопнули.
Навстречу гурьбой прошли человек пять матросиков с Краснознаменный
Балтфлот на ленточках. Аркадия Тимофеевича шарахнуло от них, как
дореволюционную лошадь от современного десятитонного самосвала, хотя
матросики были абсолютно трезвы, аккуратны, щеголеваты даже. Я немного
удивился, но сделал вид, что не заметил.
- Побаиваюсь матросиков. Особенно балтийских. Они самые развращенные
были, - объяснил Аверченко.
- Самые революционные.
- Конечно, конечно. Но все с разврата Александры Федоровны пошло. Она
на Штандарте со многими офицерами развлекалась. Им за такие услуги
флигель-адъютанта выдавали. Старались морячки. А матросы за развратными
сценами в каюту Александры Федоровны подглядывали. Отсюда и пошла зараза по
всему Балтфлоту. И докатилась до Смольного и Дыбенко.
- Пожалейте мои уши. Такую чушь несете, что они в бутон сворачиваются.
Не в этом дело! И не в естественном любопытстве матросиков царской яхты к
императорскому половому акту. Кина-то тогда не было и стенгазет тоже...
Борьба классов - вот первопричина всего и вся. Самодержавие народа есть в
действительности совершенная ложь и может служить лишь средством господства
тех, кто более искусен в одурачивании толпы.
- Да-да, понимаю. Принимаю. Хотя последняя мысль не ваша. Это ренегат
Тихомиров сказал... А ваши уши пожалею. Сейчас вспомнил, как у меня самого
они в бутон свернулись. Дело в юбилей Толстого было. Гермоген, если не
ошибаюсь, в Исаакиевском соборе сквозь натуральные рыдания орал и стенал: О,
окаянный и презренный российский Иуда, удавивший в своем духе все святое,
нравственно чистое и нравственно благородное, повесивший себя, как лютый
самоубийца, на сухой ветке собственного возгордившегося ума и развращенного
таланта...
- Тише, Аркадий Тимофеевич! Выпили мы с вами еще не так чтобы много.
Тише! Будете так орать, всех балтийских матросов до родимчика перепугаете.
Нет-нет, вы продолжайте, мне очень интересно про Толстого и Гермогена, но
сбавьте обороты, пожалуйста.
- Будете перебивать, запамятую, а тут точность нужна в выражениях
буквоедская. Итак:...и развращенного таланта. Нравственно сгнивший теперь до
мозга костей и своим возмутительным нравственно-религиозным злосмердием
заражающий всю жизненную атмосферу нашего интеллигентного общества! Анафему