"Анатолий Федорович Кони. "Петр IV" (Статьи о государственых деятелях) " - читать интересную книгу автора

колоннами знаменитого "здания у Цепного моста", рассыпался в похвалах
успешной деятельности судебного ведомства и затем, неожиданно переменив
тон, спросил меня: "Ну, а что мои скоты?" Я понял, о ком шла речь, но
подобный вопрос со стороны человека, носившего жандармский мундир и
светски воспитанного, показался мне до такой степени неприличным, что я
его умышленно не уразумел и спросил Шувалова, о ком он говорит. Он понял
мой намек. Его тонкое лицо слегка покраснело, он на мгновение презрительно
прищурил глаза, оглянул меня с ног до головы, но затем тотчас овладел
собою и с недоброю усмешкою сказал: "Я так резко выразился о бывших при
обыске жандармских чинах: ведь они, вероятно, шагу ступить не умели?" -
"Промахи во всяком новом деле возможны, но указания следователя были ими
исполнены вполне усердно и по возможности толково". - "Очень приятно
слышать такую оценку", - сказал он и, вдруг переходя в надменный тон и
гордо закинув голову, прибавил: "А я со своей стороны должен объявить вам,
что государь император изволил быть доволен вашими действиями по этому
делу". И я в свою очередь понял, что хотел мне этим сказать "Петр IV": "Ты
задумал меня учить, как выражаться о моих подчиненных, - сквозило в его
словах, - так я тебе напомню, что я могу говорить с тобою именем
государя". Но я поднял перчатку, ответив, что мне будет очень приятно
услышать об этом от министра юстиции, моего непосредственного начальника,
которому, конечно, о высочайшем удовольствии уже сообщил он, граф Шувалов,
для объявления мне. Шувалов скользнул по мне мимолетным взглядом, и мы
простились молча.
Через полгода я видел его выходящим из кабинета графа Палена. Закон 19
мая был в полном разгаре, и в Петербурге производилось под руководством
чрезвычайно исполнительного формалиста - товарища прокурора судебной
палаты - искусственно вздутое "утирателями слез" дознание о кружках между
учащимися, которым Шувалов, державшийся системы запугивания государя, был,
по-видимому, вполне удовлетворен. Остановившись в дверях кабинета с
провожавшим его Паленом, он, не стесняясь присутствием посторонних, сказал
ему, громко называя товарища прокурора: "Пожалуйста, устройте мне его. Мне
очень этого хочется. Не забудьте". И, горделиво подняв голову, он быстро
прошел мимо, бросив на меня высокомерный взгляд, как на совершенно
незнакомого ему человека. Через неделю его императивное желание было
исполнено служебным повышением упомянутого им лица.
Прошло еще два года. Придворные недоброжелатели Шувалова сумели разными
коварными намеками возбудить против него ревнивую подозрительность
Александра II, и, как рассказывают, однажды за карточным столом государь
сказал вздумавшему будто бы конкурировать с ним "Петру IV": "А знаешь, я
тебя назначил послом в Лондон".
Через неделю после опубликования этого назначения я провожал кого-то из
близких знакомых на Николаевскую дорогу и, проходя по платформе станции,
увидел у последнего вагона первого класса генерала в конногвардейской
фуражке, окруженного небольшой группой провожавших. Мне показалось, что
это Шувалов, но нет! сказал я себе: тот был выше ростом и говорил более
уверенным и низким голосом.
Но когда я проходил второй раз мимо группы у вагона и стал вглядываться
в генерала, последний мне приветливо поклонился, и я узнал в нем
действительно Шувалова.
Но этот был совсем другой человек. Он поразительно изменился, согнулся