"Анатолий Федорович Кони. Николай II (Статьи о государственых деятелях) " - читать интересную книгу автора

которые он, даже только как образованный человек, должен был обратить
внимание, памятуя уроки истории.
Между ними было главное - смутное время 1905 - 1908 гг., когда первая
революция сыграла пролог ко второй, показав во внушительных размерах, чем
может грозить русской культуре, единству, справедливости, порядку и
человеколюбию "русский бунт - бессмысленный и беспощадный".
Кровь массы неповинных жертв не возопила перед ним, и, освободившись от
ненавистных ему Витте и Столыпина, он с особым тщанием стал выбирать
руководителями внутренней политики таких ничтожных людей, как Горемыкин,
Штюрмер и, наконец, безличный князь Голицын, давая им в помощь таких
министров, как Маклаков, Алексей Хвостов и Протопопов, покупая минутное
расположение думы увольнением в отставку неугодных ей министров и дразня
ее увольнением вслед за тем таких людей, как Кривошеий, граф Игнатьев,
Александр Хвостов (честный человек, несмотря на свои ошибки) и Поливанов.
А между тем судьба была к нему благосклонна. Ему, по евангельскому
изречению, вина прощалась семьдесят семь раз. В его кровавое царствование
народ не раз объединялся вокруг него с любовью и доверием. Он искренно
приветствовал его брак с "Гессен-Даршматской" принцессой, как ее назвал на
торжественной ектинии протодиакон Исаакиевского собора. Народ простил ему
Ходынку; он удивлялся, но не роптал против Японской войны и в начале войны
с Германией отнесся к нему с трогательным доверием. Но все это было
вменено в ничто, и интересы родины были принесены в жертву позорной
вакханалии распутинства и избежанию семейных сцен со стороны властолюбивой
истерички. Отсутствие сердца, которое подсказало бы ему, как жестоко и
бесчестно привел он Россию на край гибели, сказывается и в том отсутствии
чувства собственного достоинства, благодаря которому он среди унижений,
надругательства и несчастия всех близких окружающих продолжает влачить
свою жалкую жизнь, не умев погибнуть с честью в защите своих исторических
прав или уступить законным требованиям страны. Этим же отсутствием сердца
я объясняю и то отсутствие негодования или праведного гнева за судьбы
людей и подданных, пострадавших от противозаконных и вредных действий его
сатрапов.
Достаточно припомнить безнаказанность виновников Ходынки, связанную с
отобранием у графа Палена возложенного на него следствия, на
безнаказанность целого ряда негодяев, облеченных званием столичного
градоначальника, оставление без последствий бездействия в Москве в 1915
году придворного хама Сумарокова-Эльстона, допустившего грабеж на миллионы
рублей. Невольно вспоминаются слова Столыпина: "Да рассердитесь же хоть
раз, ваше величество!"
Обращаясь к непосредственным личным воспоминаниям, я должен сказать,
что хотя я и был удостаиваем, как принято было писать, "высокомилостивым
приемом", но никогда не выносил я из кабинета русского царя скольконибудь
удовлетворенного впечатления. Несмотря на любезность и ласковый взгляд
газели, чувствовалось, что цена этой приветливости очень небольшая и,
главное, неустойчивая. Мне особенно вспоминается представление ему в 1896
году, когда оказалось, что он не знает о завещанных ему Ровинским
драгоценных собраниях офортов Рембрандта, несмотря на то что таковые уже
целый год как были переданы душеприказчиками в министерство двора. При
этом он, предвкушая будущий заговор против меня господ Плеве и Муравьева,
выразил сомнение, дадут ли мне возможность мои прямые служебные