"Константин Коничев. Земляк Ломоносова (повесть о Федоре Шубине) " - читать интересную книгу автора

"талантов", сказал в шутку:
- Давайте разрешим спор так: спросим нашего новичка Шубина, благо он
еще не спит, к которой стороне он присоединится...
Федот приподнялся на постели и горячо заговорил:
- Не всегда бывает тот прав, на чьей стороне больше спорщиков; прав
тот, кто понимает настоящую правду. Ежели вы не имеете призвания к
искусствам, то с вашей добродетелью место не здесь, а в монастыре.
Гордеев подскочил на месте и захлопал в ладоши.
- Ого! Из новичка, братцы, толк выйдет!
Один из "добродетельных" спорщиков, желая одернуть Шубина, подошел к
его кровати и показал на небрежно разбросанную одежду:
- Хоть ты и "талант", а все-таки амуницию научись перед сном прибирать.
Взгляни, как у людей она сложена!
Федот не стал возражать. Он молча поднялся с постели и начал бережно
складывать на табуретку казенную одежду. На низ он положил свернутый зеленый
кафтан обшлагами наружу, на кафтан - замшевые штаны и верхнюю рубашку без
манжет. Башмаки с пряжками и чулки сунул под кровать. Оставалось прибрать
длинную тесемку, назначенную для подвязывания косы. Федот никак не мог
догадаться, как и куда ее следует положить. Выручил Гордеев: он смотал
тесемку вокруг двух пальцев трубочкой и спрятал к нему под подушку.
В Академии существовало строгое правило: никто из учеников не мог
видеться с родными и близко общаться с посторонними людьми. От будущих
художников и скульпторов требовалось беспрекословное служение запросам двора
и вельмож. Вот почему ученики Академии по внутреннему правилу воспитывались
в отчуждении от горестных людских будней...
Классом скульптуры ведал французский скульптор профессор Николя Жилле.
Он был в отношениях с учениками сух. В молодости учился Жилле в Парижской
академии, а затем много лет - в Италии у выдающихся мастеров.
С первых же дней учения между Шубиным и Гордеевым возникли дружеские
отношения.
Сын дворцового скотника, Гордеев, юркий, но не весьма прилежный ученик,
менее старательный, нежели Шубин, скоро понял, что ему по пути с
холмогорским косторезом больше, чем с кем-либо другим. В Шубине он приметил
творческие способности, честное отношение к товарищам, умение понимать и
ценить дружбу.
Несмотря на запреты Академии, приятели в свободное воскресное время
тайком отлучались в город. Они уходили на Рыбный рынок, где не так давно
Шубин сбывал свои изделия, и там присматривались ко всему, что только могло
их заинтересовать. Иногда, осмелев, уходили и дальше, до Гостиного двора.
Обойдя Зеркальный ряд и Перинную линию, они заходили в единственную в ту
пору в Петербурге книжную лавку и здесь то перелистывали популярный, с
предсказаниями, календарь Брюса, то с увлечением рассматривали лубочные
картинки с видами монастырей и первопрестольной Москвы, то портреты знатных
персон.
Наглядевшись вдосталь, они уходили, провожаемые неодобрительными
взглядами книгопродавца.
- А знаешь что, Федор, - сказал Шубин Гордееву, возвращаясь с одной из
таких прогулок, - учусь я с охотой, но всегда боюсь, выдержу ли до конца?
Строгость у нас прямо монастырская, будто мы не от мира сего: никуда не
ходи, знакомств на стороне не заводи... Да что это такое? Не люди мы, что