"Конкурс 2 Obec.Ractet. НОЯБРЬ" - читать интересную книгу автора

задумываться, в каком же мире живет, возможно ли, чтобы король мог
становиться актером, не разнопородные ли это судьбы, не унизительно ли
превращение короля в актера и не жалко ли превращенье актера в короля? И
еще какая-то мысль, похожая на воспоминанье об утраченной любви, которая
была, была, была, о надеждах, о радостях, о чем-то таком, чего не стало,
но что было очень нужно, как отдохновенье от рыцарской скованности,
которую насаждал отец, как кузнечный мастер, намертво склепывающий
железные пластины доспеха, просвечивала за этой, манящая, но еще
недоступная, погружая в отчаяние.

Они шли парком по траве, иссохшей от прикосновения прошедшей осени,
жестко прозрачной, холодной и нечувствительной, траве, сейчас
примороженной, с хрустом ломающейся под ногами, оставляя две влажные и
разорванные цепочки следов; отец, в ярком красном выстеганом жилете,
отороченном с тщанием выхоленным и длинношерстым беличьим мехом,
конноподобно выпуская пар из ноздрей, смотрел в небо, наполненное
неподвижными хрящевидными образованьями облаков, одно из которых
подплыло кровью, потом нагнулся и подбирая камешек, допустил неловкое,
недостойное движение, напомнив сыну простого мужика, который, подогнув
ногу и сгорбив спину, зачем-то долго шарит по земле. Он выпрямился,
держа в ладони крапчатое зерно камешка, потом, согнув руку в локте,
резко и божественно, с щелчком в суставе запястья, перевернул кисть
руки, отвел большой палец, и камень скатился в ладонь, как подаяние,
которое принял или с которым прощаешься, готовясь уже беспечально
бросить нищему.

И, прежде чем он успел перекатить его опять на окончание длинных
указательного и среднего пальцев и опять прижать большим, его сын в этой
похрустывающей, позванивающей, покалывающей и обескровленной голизне
вспомнил, как будто в глаза, вызвав обмиранье схваченной страхом души,
обрушился осколок неба, поражающий и белый, как зеркало в повороте, что
у него была мать, о которой он забыл и сестра, о которой он не помнил,
что отец столько лет обкрадывал его, калеча его, пряча в мир выдуманный
для него, обременительный и узкий, где истина смыкалась с традицией,
традиция смыкалась с обрядом, обряд смыкался с жестокостью, жестокость
смыкалась с властью и власть с истиной, скрывал от любого проявления
любви, повторяя забаву китайских императоров, заключающих младенца в
прекрасную каменную вазу до того часа, когда безжалостные молотки слуг
разобьют ее и вселенной предстанет вазоподобный карлик, сохранивший ее
своим телом, но вызывающий не благоговенье перед красотой, а хохот над
невиданным уродством, что ни короля, ни королевства нет, а есть злая
выдумка человека в красном жилете, который сейчас кинет камень и
разобьет тонкий лед, человека, который лишил его матери, человека,
который забыл о дочери, человека, который наполнил всегда бедный и
всегда голодающий дом роскошными и холодными мелочами, заменяющими хлеб
и теплую одежду, которому нужен был только жестокий сын-уродец,
короленок, государик, и крикнул:
- Как такой человек, как ты, может быть актером?

- Когда придет время, ты легко сможешь понять, что я не актер, потому