"Григорий Иванович Коновалов. Былинка в поле (Роман) " - читать интересную книгу автора

Кузьма прижался к тугобокому телку-годовику, почесывая подгрудок. Телок
лизнул его шею горячим, шершавым, как терка, языком.
- Не крестись, забудь все, доверься силе нетутошней. - И от этого,
казалось, не своего голоса, от лунного половодья во дворе страшно и
сладостно замирала Фиена в ожидании таинства. - Тихонько, не изувечьте
суятных овец.
И девки, распахнув шубы, вытягивая руки, ловили овец, повязывали на шею
передники или платки. Какой масти попадется овца, такой и будет жених.
Ни живой ни мертвой брела вдоль степы Марька Отчева. Подсунул ей Кузьма
ласкового теленка, а когда девка, приговаривая "судьба-судьбина, повесь
передник на суженого-ряженого", повязала на его шею передник и выпорхнула
из преисподнего мрака на лунный разлив с серебристо искрившимся двором,
Кузьма снял ее передник, повязал на кобеля Наката и сам испуганно
изумился: неужели сделал это, понужденный судьбой?
По сердцу была ему уважительная Марька, и радовался, что уберегли ее
родители, когда металась в черной оспе, только меж бровей и осталась
шадрпнка, как бы высветлив нежный лик ее. Одна из всех не сняла Марька
креста, когда Фиена обескрестпла девок в горнице.
"Достанется нашему Автоному эта доброта и красота несусветная", -
подумал Кузьма с неосознанной зависттью. Полез нахолодавшим пальцем в свой
рот, пересчитывая зубы. И подумалось ему: уж не продрог ли он под синим
сквозняком студеных глаз Василисы? Вздохнул прпмиренно; подобрев, сбросил
с сеновала охапку разнотравья овцам, пошел в дом.
На кухне Василиса раздувала сапогом самовар.
- Перестал бы голопятым ходить. Обезножешь, на руках мне же придется
носить тебя, - сказала она таким грудным голосом, каким обычно говорила
накануне прихода к нему со своей подушкой.
- Совсем тепло, - легкомысленно повеселел Кузьма, вытирая ноги о
солому. - Дохнула ты майским голоском. - Умолк, сладостно пропадая под ее
взглядом.


4


Во двор заехал Автоном на паре сильных коней, вязко скрипя полозьями
саней. Разомкнулись клещи хомутов, встряхнулись запревшие кони,
пофыркивая; Автоном покрыл их дерюгами, повел в конюшню. Управился с
лошадьми, обмел пучком соломы снег с валенок, взял из саней мешок с
покупками и, кинув на руку тулуп, пошел в дом.
Возил в Сорочпнск двадцать пять пудов пшеницы и быка-полуторника.
Отборную, через редкое решето отсеянную твердую пшеницу продать не
удалось - подошли к возу два усатых, а третий, бритый, пригрозили, что,
если уступит государственным закупщикам, домой не доедет.
- На любой дороге разнагишают тебя наши, сосулькой ледяной зазвенишь, -
сказал усатый, сильно надавив рукой на плечо Автонома.
Автоном вспыхнул, ворохнул плечом, сбрасывая тяжелую руку в рукавице.
Тогда бритый чуть распахнул свой зипун, уперся в грудь Автонома стволом
обреза.
- Советская власть планует чужой хлебушко, а мы ее по-своему регульнём.