"Роберт Конквест. Большой террор. Книга 2" - читать интересную книгу автора

пишет Грейвз, - потребовалось десять лет, чтобы полностью оправиться". Он
добавляет, что это объяснялось не только физическим состоянием организма: в
хорошем батальоне физические недомогания были редки.
Говоря о жизни советских людей в 1936-38 годах, очень трудно передать
этот бесконечный, еженощный, бросающий в пот страх, страх в ожидании того,
что арест наступит еще до рассвета. Сравнение с войной вполне правомерно,
даже с точки зрения числа жертв. При других диктатурах аресты шли выборочно;
брали людей, подозреваемых в антиправительственной деятельности, и для этого
имелись какие-то основания. В эру Ежова очередной жертвой мог стать любой
человек.
Ночью - страх, а днем - бесконечное притворство, лихорадочные усилия
доказать свою преданность Системе Лжи. Таково было "нормальное" состояние
советского гражданина.

ДОНОСЫ

Сталин требовал не только подчинения, но и соучастия. Отсюда - душевный
кризис, который так хорошо описал Пастернак в 1937 году в устной беседе с
доктором Нильсоном:
"... они однажды пришли ко мне... с какой-то бумагой, где было
написано, что я одобряю решение партии о казни генералов. В каком-то смысле
это было доказательство того, что мне доверяют. Они не приходили к тем, кто
был в списке подлежащих уничтожению. Моя жена была беременна. Она плакала и
умоляла меня подписать эту бумагу, но я не мог. В тот день я взвесил все и
попытался установить, сколько у меня шансов остаться в живых. Я был убежден,
что меня арестуют - пришел и мой черед. Я был к этому готов. Вся эта кровь
была мне ненавистна, я больше не мог терпеть. Но ничего не случилось. Меня,
как выяснилось впоследствии, косвенным путем спасли мои коллеги. Никто не
осмелился доложить высшему начальству, что я отказался поставить свою
подпись".[4]
Такое нравственное величие было доступно немногим. Все были
изолированы. Что значил молчаливый индивидуальный протест по сравнению с
гигантскими митингами, которые одобряли казнь генералов и на которых
раздавались крики: "Собачья смерть!" - по отношению к лидерам оппозиции?
Откуда мог тайный оппозиционер знать, искренне говорят выступающие или нет?
Никаких признаков оппозиции или даже нейтралитета не было. Все тонуло в
массовом подражании энтузиазму. Даже дети и родственники осужденных публично
отрекались от своих родителей.
Разрушение семейных связей было осознанной целью Сталина. Когда в
ноябре 1938 года Сталин ликвидировал руководство ВЛКСМ во главе с Косаревым,
он жаловался на то, что организации "не хватает бдительности". По мнению
Сталина, комсомол слишком много внимания уделял исполнению устава, который
провозглашает эту организацию политической школой для будущих коммунистов.
Сталин считал, что хорошему молодому коммунисту нужна не политическая
подготовка, а качества энтузиаста-стукача.
Много доносов было сделано из страха. Любой человек, который слышал
неосторожно сказанное слово и не сообщил об этом, мог поплатиться сам.
Членов партии, которые не могли отыскать "врагов народа" среди своих
знакомых, "прорабатывали" на собраниях за "недостаток бдительности". Иногда
случалось и такое: разговор между старыми знакомыми становился вдруг слишком