"Лев Копелев. И сотворил себе кумира..." - читать интересную книгу автора

и она ушла с нами. Все вместе мы сидели в подвале. Уходить с Дмитриевской
нужно было потому, что ждали погрома. Мама говорила мне: "Если спросят
откуда, то скажи - с Кавказа. Если узнают, что мы евреи - убьют." Она
шептала исступленно, задыхаясь, и глаза ее становились страшными.
В подвале собралось много людей, неудобно было спать на узлах и тюках.
Снаружи доносилась стрельба, отдельные выстрелы, трескотня пулеметов.[24] В
последнее утро вошли напиться двое солдат в шинелях с красными погонами.
Один постарше, с бородой, другой молоденький. Они говорили: "Краснопузых
погнали за Десну. Это жиды их пустили. Жиды нам в спину стреляли."
Мать сжала мне руку так сильно, что потом долго оставался синяк на
запястье.
В этот день мы вернулись домой. На улице кучками стояли солдаты с
красными погонами и несколько телег. На одной лежал убитый, укрытый с
головой шинелью. Торчали ноги в больших ботинках с блестящими подковами. Это
был первый мертвец в моей жизни.
Муж баронессы - офицер - приходил к нам в гости и пел вместе с отцом
романсы. Высокий, узколицый, с очень гладкими блестящими волосами.
Золотистая шелковая косоворотка с вшитыми черно-красными погонами, была
перетянута черным поясом с серебряными бляшками; сзади - маленькая замшевая
кобура. Он сердито говорил, а мама потом по секрету повторяла его слова
другим соседям: "Мы не можем победить. Белое движение гибнет. У красных
железная организация. Коммуна - это сила. А у нас хаос, разгильдяйство."
Слушавшие ахали. Мама и другие женщины заламывали руки. Я понимал, что
они "представляются". И наперебой говорили: "Погибла Россия... Мы все
погибнем... Неужели Антанта допустит?"
Когда я слышал слово "коммуна", то почему-то виделось пустое поле и
большой столб с надписью "Коммуна"... "Белое движение" - идут солдаты в
белых рубахах и всадники в белых черкесках на белых лошадях... "Железная
организация красных" - много железных лестниц, таких, как у нас на заднем
дворе, - в мороз они были жгуче холодными, пальцы прилипали. А на лестницах
пушки, пулеметы, люди в красных рубашках... "Антанта" звучала как женское
имя; но гулкое оранжевое слово напоминало еще о духовом оркестре -
сверкающих трубах, треске барабанов, пронзительных тарелках... Антанта была
огромна и могуча, но очень далека. А красные где-то близко. О них упоминали
все чаще и всегда со страхом. Раньше ждали белых, но с тех пор, как они
пришли, у нас в семье их боялись... "Контрразведка" - это звучало так же
зловеще, как "Чека". Паниных cecтep тетю Лизу и тетю Роню забрала
конфразведка [25] и мама плакала по-настоящему, хотя она этих теток не
любила, попрекала отца тем, что Лиза крещеная, а Роня - грубиянка, и обе они
большевички.
Поздней осенью мы переехали на другую квартиру, в другой район, на
Рейтерскую улицу. Из старого дома к нам иногда приходили только худая
баронесса с мужем и вдова прокурора. Потом они пришли прощаться, белые
отступали. Женщины плакали и целовались. Вдова прокурора спросила маму:
- Вы не будете возражать, если я благословлю ваших детей?..
Мама отвечала очень вежливо, но я-то слышал - "нарочным", не своим
голосом:
- Что вы, что вы, ведь Бог один.
Прокурорша перекрестила меня и Саню, поцеловала нас, приговаривая:
"Христос с вами, Христос с вами."