"Лев Копелев. И сотворил себе кумира..." - читать интересную книгу автора

2.

В четвертой группе я стал постепенно свыкаться со школой. Но именно
только свыкаться. Главная жизнь была не в школе, а в отряде, во дворе, на
улице, в садах - Золотоворотском, Николаевском, на Владимирской горке, в
ботаническом парке... Там мы играли в футбол, в "чижа" (один выбрасывал
острую деревянную палочку из гнезда в земле, ударяя по ней второй палкой и
стараясь, чтобы "чиж" летел подальше; другие должны были подкинуть его прямо
в гнездо, а бросавший отражал), в "казаков-разбойников"; дрались,
обменивались книжками... В школе тогда мы еще только учились. Правда, в
каждой группе был выбранный староста и каждый день назначался дежурный. Но
школьная общественная жизнь началась для меня только с пятой группы.
А самым значительным событием 1923 года, двенадцатого года моей жизни,
стала потеря Бога.
Утерял я его, увы, при крайне несерьезных обстоятельствах. Несколько
одноклассников пришли ко мне в гости. Мы стали играть в прятки - и Зоря, с
которым мы вдвоем заползли под кровать, в душном запахе пыли и старой обуви,
сообщил мне, что Бога нет. Меня знобило от скорби и ужаса. Зоря говорил
шопотом, серьезно, убежденно. Он узнал это от своего старшего брата и еще от
каких-то заслуживающих доверия лиц. Зоря - щуплый очкарик - считался самым
образованным в школе; он собирал камни, собирал гербарии, коллекционировал
марки, больше всего любил читать про зверей, птиц, вулканы, кристаллы. На
его этажерке стояли огромные тома собственного Брэма; на подоконнике -
аквариум; в клетках жили птицы - канарейки, щеглы, попугаи, - а в кладовке в
ящиках - черепаха, еж и еще какая-то живность.
Отец Зори, врач и известный киевский эсер, в то время был на Соловках;
мать - тоже врач - казалась мне чрезвычайно суровой. Сыновей она называла не
иначе, как босяками, бандитами, архаровцами, золоторотцами и т.п., и
постоянно их [70] наказывала: запирала в комнате - они удирали через окно по
водосточной трубе, оставляла без обеда и ужина - они дочиста обирали буфет и
кухонные шкафчики, колотила чем попало - они орали нарочно громкими голосами
"убила, умираю!" и ловко увертывались. Старший Гриша учился в профшколе, уже
гулял с девочками, был вожатым у скаутов, потом у юков, переплывал Днепр,
боксировал, ездил на велосипеде и прыгал с крыши двухэтажного дома - словом,
являл нам абсолютный идеал мужских доблестей. Младший Ося учился в третьем
классе, но знал такие ругательства и похабные частушки, которых не знал даже
Гриша, матерился в рифму, любил сам драться и стравливать других ребят;
самыми частыми в его речи были выражения "стукнуться", "дать по сопатке",
"пустить юшку"...
Зоря был слабее братьев, но яростно лез в драку, если они посягали на
его сокровища. Я уважал в нем ученого, а ему были любопытны мои политические
рассуждения и стихи, которые я обильно сочинял, подражая Лермонтову,
Некрасову, Надсону и Демьяну Бедному. Были у нас и общие увлечения - Жюль
Верн, Майн Рид, история России и особенно Народная Воля. Зоря очень любил
отца, уверял, что тот лично знал Желябова и Веру Фигнер, говорил, что отец
за советскую власть, но только без коммунистов; Ленина уважает, а Троцкого
нет...
В тот знаменательный день под кроватью Зоря начал объяснять мне, что
Бога нет и никогда не было, люди произошли от обезьян, а вообще все живое из
клеток и амеб. Я и раньше знал, что в Библии много путаницы, что Адам и Ева