"Полина Копылова. Бессмертный диптих" - читать интересную книгу автора

Главной добычей были рабы. Множество рабов. Их привязывали к канату с
поплавками из надутых шкур и так доставляли на ледяные суда. Не одна легенда
гласила, что рабы служили бессмертным пищей. Возможно, и так. Я говорил с
людоедами разных племен: они в один голос утверждают, что нет мяса слаще
человечьего.
Мне случалось и видеть бессмертных. Сейчас они ведут себя мирно и по
большей части торгуют лес, лен и драгоценные камни, щедро платя серебром.
Лес идет у них на корабли - ледяные острова более не бороздят морей, их
сменили ладьи. Каменьями они расшивают свои белоснежные одежды из нежнейшей
замши. Из льняного полотна шьют исподнее. Шерсти они, кажется, не носят
вовсе.
Шум в море отвлек меня от размышлений. Невдалеке темнели головые
дельфинов - они сбились кружком, поддерживая что-то на воде.
Я столкнул в воду лодку и налег на весло.

Между мной и дельфинами осталось не более тридцати локтей - уже можно
было разглядеть, что они спасли человека, и сердце мое застучало, - когда
воду распорол акулий плавник. Дельфины тревожно засвистали.
Акула - самая вредная и безмозглая морская тварь. У нее даже остов - не
костный, а хрящевой, словно она от роду недоношенная. Эта была невелика в
длину. Она сужала круги. Я подал лодку вперед, прицелился и ребром весла
ударил ей по носу. Тварь ушла на глубину.
Дельфинье кольцо с тихим свистом разомкнулось перед моей лодкой.
Дельфины, как я уже говорил, разумны. Правда, понимать их, и уж подавно -
говорить с ними, дано не всем. Во всяком случае, не мне. Я не однажды видел,
как жители островов, сидя на бамбуковых молах, подолгу толковали с ними, а
потом устраивали большие совместные рыбалки, но сам различаю на слух только
основные свисты и щелчки.
Теперь они свистели о смерти, но как-то неуверенно.
И когда тело человека оказалось под бортом моей лодки, я сам
присвистнул: это был бессмертный. Бессмертный в чем мать родила, и с
распоротым поперек животом: края раны вспухли от воды.
Не следует волноваться при свершении судьбы.
Я перевалил его в лодку, поклонился дельфинам, не осмеливаясь, впрочем,
вторить их прощальному свисту, и погреб к берегу.

Его сердце стучало слабо, но ровно, без перебоев и учащений, при сжатии
глазного яблока зрачки оставались круглы, возле опухших губ можно было
расслышать шорох дыхания. Рана на животе довершила долгие истязания - его
тело покрывали рубцы, свежие и поджившие, ожоги, ссадины - и даже беглый
взор мог различить, что раны наносились с изощренной упорядоченностью.
Я сделал для него все, что сделал бы для человека. Правда, человек на
его месте был бы, скорее всего, уже мертв.
Я устроил его у себя в хижине, но едва вышел, как затревожился: вдруг
он придет в себя, решит, что все еще в руках мучителей... Что из этого
последует, я предположить не мог. Через эту тревогу я осознал свою утрату:
мне не будет покоя, пока он здесь. Я не спал всю ночь, прислушиваясь к его
дыханию.
Утром, когда я взялся менять повязки, он шевельнул тонкими голубоватыми
веками - и посмотрел на меня.