"Полина Копылова. Подвиг разведчика" - читать интересную книгу автора

Не случись туберкулеза, она бы нашла иную смерть. Она не смогла бы жить
в стране, где никому не нужны домашние концерты, тянущиеся из вечера в вечер
чтения новых романов - непременно в рукописи, неторопливые ужины... Какие,
помилуйте, романы, когда жизнь ужата будильником: каждый взрослый гражданин,
не достигший шестидесяти, обязан работать по восемь часов - либо по своей
специальности, либо, если специальность не востребована или ее нет вовсе -
на общественных работах. Какие, помилуйте, чтения - если выходные у
литераторов и их почитателей не совпадают: у кого в среду, у кого в субботу,
у кого - и вовсе в понедельник. Какие концерты, если руки ноют после клавиш
телеграфного аппарата - а маму как грамотную без определенной специальности
определили в телеграфистки.
Она умело скрывала свою болезнь. Сослуживцы узнали о причине смерти
только на похоронах. Но он-то видел: мир пролетает сквозь нее, сквозь
горящие впалые щеки, сквозь распахнутые глаза, сквозь темные ямки у ключиц,
сквозь бескровные руки - с какого-то момента он старался к ней не
прикасаться: мать перестала принадлежать ему, отцу, себе самой.
У отца, в отличие от матери, была специальность. Он часами вычерчивал
на ватмане пролеты, пилоны и опоры, обсчитывая их на тяжелой логарифмической
линейке с тугим целлулоидным пояском. Пара мостов, по которым поезд пролетел
вчера, вполне могли быть построены по отцовским проектам.
Отец не возражал против воспитания сына в интернате. У отца для
воспитания достойного гражданина не было ни времени, ни сил душевных. Ни,
надо думать, правильных представлений о гражданском достоинстве.

...Он-то все понял. Это государство - не для людей. Оно - для муравьев.
Муравьиный ежедневный труд, муравьиный досуг - удовлетворенное забытье. И -
Матка.
Он с легкостью мог вообразить, что она произвела на свет всех этих
ширококостных девах в трикотажных блузах с воротом на шнурке; всех этих
парней, крепко пахнущих первичной половой зрелостью; всех этих баб в
шевиотовых пиджаках, с одновременно властной и заискивающей повадкой "слуг
народа"; всех этих мужиков с подстриженными височками и отложными
воротничками, от которых одинаково терпко разит самцом...(Совершенно женское
описание - внимание к одежде, к запаху мужчин) А пухлые, откормленные
казенными котлетами интернатские дети вполне сойдут за личинок.
И все они вышли из чрева Матки - без боли и крови; так что их легко
любить - и легко убить, если вдруг у кого проснется рудиментарный инстинкт,
и он вспомнит, что кроме Матки у него есть мать.
Он-то помнил. Да что толку. Ведь даже мама - он понял - хотела, чтобы
он стал муравьем. Потому и ушла так рано. Чтобы не мешать.
Но все равно слишком поздно.
Ей бы умереть в родах. Тогда, может, он ехал бы сейчас не бог весть
куда, а в столицу. К Матке. Пожать руку. Рука у нее непременно должна быть
влажная. Чтобы потом долго чувствовать влагу на собственной ладони. И
воображать себе, какая же влага - там, куда стремится, в конечном счете,
душой и телом любой... муравей.
Мокрость бездарно перезрелого плода. Пятьдесят пять лет. Уже даже не
родить ребенка. Настоящего ребенка. Не муравья.

А будь она его настоящей матерью, он бы, наверное, стыдился ее: