"Афанасий Лазаревич Коптелов. Точка опоры (Роман в двух книгах) " - читать интересную книгу автора

сомневался.
- Этого и в мыслях невозможно допускать... Поезжайте прямо к нему. Я
уверена: он возьмется редактировать газету. Кто же еще, кроме него? Только
один он.
Последние слова озадачили Владимира Ильича. Засулич предстала перед
ним в ином виде. Хотя он по-прежнему восторгался героиней давно минувших
лет, но обаяние ее несколько потускнело, будто на яркую луну набежала
тучка...
...Переговоры с Плехановым, претендовавшим на единоредакторство, были
долгими и тяжкими. Порой терялась надежда на совместную работу. Обо всем
этом записал по свежей памяти для Нади - прочтет, когда приедет.
Теперь их шесть соредакторов. Но Плеханов живет в Женеве, Аксельрод -
в Цюрихе. Мартов и Потресов все еще не приехали из России. В Мюнхене,
кроме него, Ульянова, только Вера Засулич...
И вот она - легка на помине! - входит в комнату, как всегда с дымящей
сигаретой:
- Простите за столь раннее вторжение.
- Что за извинение, Велика Дмитриевна?! Спасибо, что пришли. -
Владимир Ильич сделал несколько шагов ей навстречу. - Могу вас порадовать:
сегодня газета должна быть готова! Пишите Георгию Валентиновичу.
- Вы не привезли? А я-то надеялась...
- Оттиски привез. Вот, пожалуйста. Сбывается наша мечта!
- Я так ждала этого дня! - Вера Ивановна села на стул, выпустила
струю дыма в потолок и на минуту уткнулась в оттиск первой страницы. -
Такого рождества еще не бывало! От искры взрывается порох, а его в народе
становится все больше и больше.


ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

В Нижнем Новгороде металась вьюга, выла в печных трубах, пригоршнями
кидала на оконные стекла снежную крупу. Над балконом двухэтажного дома
старая липа хлестала длинными ветками по железной крыше.
Щели между вторыми оконными рамами и косяками заклеены полосками
бумаги, но где-то проникал острый ветер, и огненный цветок керосиновой
лампы, что стояла среди бумаг, приподымался, словно хотел оторваться от
круглого фитиля, бросал на портрет Льва Толстого, висевшего на стене, за
столом, дрожащие блики.
Просторный и добротный стол с двумя тайниками смастерен знакомым
краснодеревщиком по особому чертежу, на высоких тумбах, чтобы Горький не
сутулился над ним. И кресло под стать столу - массивное, удобное, с
выгнутыми подлокотниками. Алексей Максимович, длинноволосый, бледнолицый и
усталый, сидел в нем, глухо покашливая. Отбросив в сторону просмотренные
газеты, закурил. Папиросу, как деревенский старик самокрутку, держал
большим и указательным пальцами, дым пускал в кулак резкими струями. С тех
пор как появилось в газетах правительственное сообщение от отдаче в
солдаты ста восьмидесяти трех киевских студентов - "за учинение скопом
беспорядков!" - он не написал ни строчки. В груди кипел гнев, не находя