"Олег Корабельников. Встань и лети (Авт.сб. "Башня птиц")" - читать интересную книгу автора

думаешь... если ты будешь раскисать, если я услышу от тебя еще подобные
слова, то учти, я надаю тебе таких пощечин... таких...
И она не выдержала, убежала в ванную и заперлась там, а чтобы он не
слышал ее плача, включила воду.
Ночью он лежал на спине с открытыми глазами, думал о своей не
слишком-то удавшейся жизни и еще о том, что его любимому сну так и не
суждено сбыться. Никогда не полетит он над красной равниной незнакомой
страны по двум очень простым причинам. Во-первых - потому, что такого не
может быть, чтобы человек летал без руля и ветрил, и во-вторых - потому,
что он скоро умрет. Смерти он и в самом деле не боялся, и не потому, что
верил в бессмертие, а потому, что знал - это единственное, чего не избежит
никто.
Пульсировала артерия в том месте, где был удален кусочек кости, и
сквозь кожу, казалось, можно было прощупать мозг. Наверное, опухоль быстро
росла и уже появились метастазы, если от него отступились хирурги.
Неведомыми путями вдруг в нормальном человеческом организме начинали
расти опухоли. Никто не знал толком, откуда они берутся, и главное -
почему они растут там, а не в другом месте, у этого человека, а не у
другого. Но они росли, разнообразные в своем строении и росте, но
одинаково чуждые организму, плоть от плоти его, они становились злейшим
его врагом, убивающим медленно, подло и неизбежно. И можно было что-нибудь
сделать раньше, тогда, когда опухоль только начинала расти, но сейчас было
слишком поздно, он сам вырастил собственную смерть, выкормил ее своей
кровью, сохранил от холода и жары, и несправедливость этого казалась
непостижимой.
Приснился сон, путаный и кошмарный. Отец учил его плавать, и он
барахтался в воде, пускал пузыри, но отец снова и снова бросал его в воду
и смеялся, а потом оказалось, что это не вода, а бросает его отец с крыши
высокого дома, и он учится летать. Было страшно, он кричал, кувыркался в
воздухе, а люди на тротуаре шли мимо и вверх не глядели.
Он проснулся от страха. От страха высоты или, быть может, самой смерти,
затаившейся в глубине. Сердце учащенно билось, ладони и лоб мокры от пота.
И он услышал, что Дина тоже не спала, она тихонько плакала, отвернувшись к
стене. И ему подумалось, что ее горе должно быть сильнее его страха, он
умирает, а ей, единственному близкому человеку, еще предстоят и горе, и
одиночество, и, может быть, неудавшаяся судьба. И он погладил ее по
вздрагивающей спине и сказал:
- Не бойся. Я раздумал умирать. Пожалуй, я останусь жить, если так тебе
нужен.
Но она заплакала еще громче, прижалась к нему, и утро настало для них
безрадостное.
Дина ушла на работу, а он так и остался в постели, расслабился, размяк.
Не хотелось вставать, мыться, не хотелось есть, спать тоже не хотелось. Он
рассеянно осматривал стены с картинами и этюдами, мольберты, тюбики
красок, кисти в стаканах, и мнилось ему, что все это напрасно и
бессмысленно, что не так уж и велика его власть над превращением красок в
новую реальность, власть над искусством. И что из того, если после его
смерти останутся эти холсты, сохранившие оттиски его души, с рельефными
мазками, с отпечатками пальцев на высохшей краске, со всем тем, что раньше
было им самим, что из того, если его самого не будет! И пришла боль,