"Владимир Кораблинов. Алые всадники" - читать интересную книгу автора

- - Д-дал, п-понимаешь, гип-п-су жизни! - Ангелоподобный мальчик
смеется, слегка заикается. У него глубоко открытая, белая с голубизной,
по-женски нежная шея. На щеке - синенький, под татуировку, чертик.
- Б-берендеев Вадим...
Очень все хорошие, простецкие, кажется, ребята.
Берендеевский чертик озадачил немного: зачем? Что-то в этой синей
закорючке - буржуйское, эстетское. Не наше, одним словом.
Хотя - черт с ним, с чертиком. Чем бы дитя не тешилось...
- Ну, давайте же, давайте знакомиться!
Каланча в солдатской трепаной-перетрепаной шинели, в залихватской
буденовке - Лосев. Молчалив, серьезен, даже как будто суров.
Братья Петровы - близнецы, оба черненькие, невелички, оба в кожаных
курточках, не отличить - где Иван, где Ювеналий (тоже имячко!).
Дубянский Валерьян - гривастый, басовитый, с удивительно мечтательными
глазами (похоже, из семинаристов).
И совершенно невероятная, ослепительная красавица - золотая корона
грандиозной, как башня, прически, косы уложены в три яруса, томный взгляд
синих глаз, вся белая, пышная, мучнистая, как свежий ситник.
- Капитолина... - Лениво, словно спросонья, словно позевнув, протянула
скучно и церемонно. Рука была вялая, пухлая, пахла духами. Все говорили,
смеялись, а эта - хоть бы что, как мертвая.
"Мусенькин вариант, - сердито подумал Илья. - Да еще, может, и
пострашнее..."
Валиади сияет своими толстовскими, изнутри горящими глазами.
"Интересно! - причмокивает. - Ах, как интересно!"
Один завхоз молча, равнодушно, с некоторым даже презрением расчесывал
свою буржуйскую бороду. А когда шум поутих, сказал ворчливо:
- Нуте, пожалуйте-с. А то пока отпущу, пока что, глядишь - и ночь на
дворе.
Засветив огарок, по темным лестницам, по сводчатым таинственным
переходам повел художников в подвал. Бурчал, ни к кому не обращаясь:
- Вчерась вот так-то запоздал, подхожу к дому - фу, батюшки! - двое:
"Сымай полушубок!" Спасибо, патруль подвернулся...
Брякнув тяжелым замком, открыл низенькую дверь. Включил тусклую
лампочку. Мутно, красновато обозначились полки с хлебом, какие-то банки,
бумажные кульки, бочонок, весы. Остро запахло селедкой.
Воздев очки на хрящеватый нос, полистав какую-то замызганную тетрадь,
сказал:
- Пожалуйте, Николай Николаич.
Единственно, кого он тут уважал, - это Валиади. За то, что академия,
которую тот окончил, называлась не как-нибудь, а императорская.
А что касается Ильи, то его, конечно, в списке не было. Однако пару
тощих ржавых селедок и полбуханки похожего на глину хлеба получил и он.
- Имей в виду, кавалер, - объяснил ему завхоз. - На неделю.

Метель

На улице, буянила метель.
Сперва шли толпой. Вадим Берендеев орал: