"Владимир Кораблинов. Алые всадники" - читать интересную книгу автора

- Никаких, - сказал Розенкрейц. - Ровным счетом ничего. А вот это -
прочти.
Положил на стол грязный, замусоленный листочек голубоватой бумаги.
Чье-то письмо: "Дорогой Толечка! Извини, что долго не писал, были
причины..."
Заботливые вопросы: как поживает, удобно ли съездилось к дяде Саше и
как тот принял. Няня здорова ли? А задержался с письмом потому, во-первых,
что не знал точно, когда соберутся родственники, и, во-вторых, еще не был
приготовлен сувенир. Теперь сувенир дожидается бесценного Толечку, а
родственники обещали быть к двадцатому ноября. И все с нетерпением ожидают
его приезда и, кажется, готовы всемерно помочь милой нянечке в ее
бедственном положении...
- Шифр, как будто?
- Глупейший причем. - Розенкрейц оскалил лошадиные зубы, достал трубку,
выгреб из кармана френча горсть табака. - Но, заметь, ни конверта, ни имени
адресата. Вот прямо в таком виде и изъято из шапки.
- Из... шапки?
- Ну да. Слушай. Милиционер в Слободке увидел - идет лошадь, вожжи
кинуты, волочатся, в санях мужик лежит. В обнимку с граммофоном. "Что за
черт, уж не мертвый ли? И откуда граммофон?" Остановил, давай расталкивать,
а человек пьян до бесчувствия. Ну, повез в отделение, сани обыскали. В
соломе сумка с деньгами, много что-то, разные - царские, керенки. В кармане
полушубка - справка из сельсовета - кто такой. А в шапке - вот это письмецо.
- Каким сельсоветом выдана справка?
- Да в том-то и дело: Комарихинским.
- Ин-те-рес-но...
- Еще бы не интересно!
- Допрашивали мужика?
Розенкрейц возился с трубкой, мучился, хлюпал, с трудом раскуривая
сырой табак. Сплюнул попавшую в рот горечь, болезненно скривил губы.
- Что мужик? - с нетерпением повторил Алякринский.
- А ничего... - Розенкрейц сердито поглядел на трубку, сунул ее в
карман. - Говорит: знать не знаю, ведать не ведаю. Приезжал на базар, продал
сала с полпуда, часть обменял на музыку с трубкой, часть на одеколон,
напился. Ничего, говорит, не помню, и шапка не моя. Часа четыре бился с
дитем природы... Жуть!
- М-м... Не говорит, значит, откуда у него это письмецо? - Алякринский
задумчиво растушевывал на клочке бумаги какие-то круги, квадраты,
треугольники, творил какой-то геометрический хаос. - А жаль, что не
говорит... Это, кажется, кончик нитки от комарихинского клубка.
- Ска-а-жет! - Розенкрейц хлопнул ладонью по столу. - Чтоб я так жил -
скажет!
И, скосив глаза, задрожал подбородком.

Листовка

Всегда сосредоточенный, немного хмурый Богораз принес присланный из
типографии влажный, пухлый как блин, оттиск листовки. Серая оберточная
бумага - унылая, с какими-то подтеками, пежинами, марашками.
- Вот. Прочти и подпиши. К завтраму обещают отпечатать, договорено с