"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

Дораи, должно быть, сразу вспомнил все виденные им голливудские фильмы про
татуированных гангстеров с их ужасными стремительными клинками. Вахтенный
испуганно шарахнулся в сторону. На самом деле Хиро вовсе не собирался
использовать ножик в качестве оружия. Двумя быстрыми ударами он перерезал
веревку, на которой крепился белый спасательный круг, и, не обращая внимания
на трясущегося Дораи и топающего по трапу Вакабаяси, предался полету.
До воды было шестьдесят восемь футов, а сверху казалось, что все сто
шестьдесят восемь. Однако Хиро не колебался ни секунды. Он ринулся в струи
эфира, как парашютист в затяжной прыжок, как орел на добычу. Но опереться в
сей равнодушной стихии было не на что, и море метнулось навстречу летящему с
непреклонностью бетона. Хиро ударился о воду ногами, выпустил круг, от
сотрясения драгоценный Дзете чуть не выскочил из-под свитера. Когда Хиро
вынырнул, жадно заглотнув свежего, сладкого воздуха, "Токатимару" уже
пронесся мимо, похожий на движущуюся гору.
Корабль шел на полных парах, а стало быть, ему понадобилось бы три с
половиной минуты, то есть целых две мили, чтобы остановиться. Хиро знал, что
судно вернется. Он так и видел, как по палубе бегают люди, вопя: "Человек за
бортом!" Но знал Хиро и то, что при самом крутом развороте "Токати-мару"
опишет окружность радиусом почти с милю. Поэтому беглец загребал руками,
отталкивался ногами, плывя вовсе не в сторону далекого берега (этого от
него, разумеется, ждут), а на юг, откуда пришел корабль. Ориентировался Хиро
по солнцу.
Вода была теплая, тропическая, посверкивавшая тысячей бриллиантов. Хиро
поглядывал на птиц, на облака, не выпуская из рук спасательного круга, и
знай себе работал ногами. Море держало его в объятиях, прижимало к себе с
нежностью давно утерянного и вновь обретенного отца.
Все утро Рут наблюдала, как собирается гроза. В полседьмого было так
сумрачно, что она чуть не проспала подъем. Шорты и майку Рут натягивала в
весьма мрачном состоянии духа. Она спустилась к завтраку ровно в семь,
заняла свое обычное место за "столом молчания". Ей казалось, что ночь все
еще продолжается. Оуэн Берксхед, администратор колонии, зажег по углам
настенные лампы, но за окнами было тускло и сумрачно, а внутри - душно,
неуютно, и воздух какой-то шершавый, плотный, будто вязаное кашне. Гром пока
не рокотал, молнии не сверкали, дождь не поливал, но Рут интуитивно, всем
своим существом ощущала приближение бури. Это предчувствие роднило ее с
природой - с забившимся под камень тритоном, с притаившимся в паутине
паучком. Разумеется, поделиться своими ощущениями с соседями она не могла.
"Кажется, дождь идет" или там, скажем, "Ну, сейчас ливанет". Исключалось.
Ведь Рут добровольно выбрала "стол молчания".
Септима, мать Саксби, дама за семьдесят, в данный момент звучно
похрапывавшая в своей опочивальне, что находилась в непосредственной
близости от столовой, основала фонд "Танатопсис" лет двадцать назад, после
смерти супруга. Она взяла за образец знаменитые творческие колонии - Яддо,
Макдауэлл, Камминг-тон. Особенно пришлась ей по сердцу традиция устраивать
отдельный "стол молчания". Существовало мнение, что творческие люди
определенного склада нуждаются за завтраком в абсолютном медитативном
безмолвии, изредка нарушаемом разве что деликатным звяканьем чайной ложечки
о край блюдца. Молчание дает художнику возможность плавно и плодотворно
перемещаться из царства снов в то возвышенное состояние, когда эстетическое
устремляется из сокровенных глубин души прямиком к поверхности. Были,