"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

мясистыми саррацениями, которые Рут нашла на болоте и пересадила в горшки.
Эти цветочки питались мухами, здоровенными тварями синего цвета, что мерзко
жужжали на ржавой противомоскитной сетке, мешая сосредоточиться. Потом Рут
сварила на плитке кофе, раз шесть выходила на крыльцо посмотреть на
приближение бури и села работать, лишь когда почувствовала, что вот-вот
вконец одуреет от безделья и скуки.
Она старалась. Изо всех сил. Но сосредоточиться толком не могла. Она
писала многоплановый рассказ о японской домохозяйке, бросившейся с двумя
детьми в воды Санта-Моникского залива после того, как ее покинул муж. Малыши
благополучно утонули, а мамашу, наглотавшуюся воды, с распухшей шеей и
красными от соли глазами, вытащил и вернул к жизни семнадцатилетний
серфингист. Об этом писали все газеты. Рут собиралась изложить историю
устами всех действующих лиц поочередно. С рассказом серфингиста она
справилась без проблем. С детьми дело шло довольно туго. С матерью и
подавно. Черт ее знает, что у нее в башке происходило!
Рут творила примерно час. Точнее сказать трудно, потому что часов у нее
не было (и слава богу). Она несколько раз перепечатала абзац, но он все
равно никуда не годился. Ну не лежала у нее душа к работе, и все тут. Она
все время думала о Саксби. Накануне вечером они переправились паромом на
большую землю и съездили в Дариен поужинать и выпить. На обратном пути
Саксби притормозил у обочины, и они занялись любовью прямо на капоте. Саксби
откинулся спиной на ветровое стекло, весь такой твердый, мускулистый и
мужественный, а она вскарабкалась на него сверху - сама нежность, само
благоухание... Потом Рут немножко подумала о надвигающемся шторме и стала
размышлять о большом доме. Тридцать семь комнат, не считая помещений для
прислуги. Когда-то здесь жили владельцы хлопковой плантации, на полях потели
рабы, ревели мулы, орали надсмотрщики, предки Саксби разъезжали в легких
двуколках, помахивали хлыстиками. Рут вспомнила "Унесенных ветром", "Корни"
и "Признания Пата Тернера". Вернулась к рассказу. Попыталась сосредоточиться
на героине, несчастной женщине, оторванной от родной культуры, представила
себе глаза-щелочки, маленькие руки, тонкие пальчики, и тут вдруг в памяти
возникло лицо Хиро Танаки, перекошенное от страха, тускло освещенное луной.
Надо же, она решила, что он китаец. Ничего удивительного, ей ведь не
случалось бывать восточнее суси-баров1 квартала Маленькая Япония или
забегаловок Китайского квартала. Как-то не возникало необходимости отличать
японцев от китайцев. В конце концов на вывеске все написано: вьетнамский это
ресторан или, скажем, китайский. Азиаты в представлении Рут были людьми,
которые подают блюда из риса. Китаец - надо же, какая дура. Сидит,
выдавливает из себя рассказ о японке, про которую прочла в газете, а когда
настоящий, живой японец, отчаянный малый, беглый матрос, прыгает ей, можно
сказать, прямо на колени, она, кретинка, принимает его за официанта из
ресторана "Сибко вкусъно".
Странно, она никак не могла о нем забыть. Где он? Чем питается? О чем
думает? Он уже неделю на острове и все еще не пойман, прячется где-то в
джунглях. Его видели в разных местах. Саксби, например, божится, что
собственными глазами наблюдал, как японец удирает из супермаркета. Где же
он, в самом деле? Остров Тьюпело сходит с ума - и черные из поселка Свинячий
Лог, и удалившиеся на покой обитатели прибрежных вилл. Газета пишет о
беглеце как о субъекте весьма опасном, бешеном головорезе, вырвавшемся из
корабельного карцера, атаковавшем товарищей по команде и затем совершившем