"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

пуст, он урчал, булькал, ярился, сыпал обвинениями. "Ты дурак, - бурчал
живот, - идиот несчастный, у тебя вместо мозгов дерьмо". Господи, сидел бы
сейчас в самолете компании "Джал", с крахмальной салфеточкой на шее, просил
бы у стюардессы добавки риса, еще кусочек норвежской лососинки, еще чашечку
сакэ. За все платило бы японское посольство. Конечно, в аэропорту Нарита его
встречали бы с наручниками наготове. Суд, обвинения по полудюжине статей:
злостное хулиганство, избиение, нарушение служебного долга и так далее - не
говоря уж о страшном унижении. Но хуже, чем сейчас, не было бы. Живот сурово
вопрошал: "Зачем тебе достоинство и сама жизнь, если жрать нечего?"
Как большинство японцев, Хиро считал живот (по-японски "хара")
средоточием жизни, источником физической и духовной силы. Человек западный
говорит: у него или у нее холодное сердце, горячее сердце или сердце
разбито, сердце успокоилось и так далее. Японец же связывает сферу чувств с
животом, который в его глазах является органом куда более важным. "Сердечная
беседа" у него превращается в беседу "животом к животу" (хара-о авасэру).
Злодей с "черным сердцем" становится злодеем с "черным животом" (хара га
курой хито). На два дюйма ниже живота находится кикай тандэн, то есть
духовный центр тела. И акт харакири - это символическое высвобождение духа,
ки, из живота, главнейшего бастиона плоти.
Для Хиро живот имел еще большее значение, чем для обычных японцев, ибо
еда была главным интересом его жизни. В школе мальчика мучили, на площадке
для игр избивали, и единственным убежищем стали кондитерская, закусочная,
кафе-мороженое. Усмиряя бунт желудка, Хиро чувствовал прилив силы и
решимости. Со временем еда стала единственным средством чувственного
самовыражения. Конечно, Хиро случалось переспать с какой-нибудь девушкой из
бара или проституткой, но большого удовольствия подобные эпизоды ему не
доставляли. Он никогда еще не влюблялся - в конце концов, ему было всего
двадцать - и считал, что жизнь состоит только из работы, сна и еды. Сейчас
он нуждался в еде. Просто подыхал от голода. Но что можно предпринять? Он
восемь часов барахтался среди волн, как какой-нибудь марафонский пловец, и
так выбился из сил, что не мог даже голову поднять. Хиро вяло подумал - не
пожевать ли болотной травы, чтобы заглушить бурю в животе, а потом закрыл
глаза и представил себе рубашку старика Куроды с размазанными по ней
колобками риса.
Когда он снова проснулся, солнце висело над самыми кронами деревьев.
Сначала Хиро не мог понять, где находится. Столько ярких красок, движения,
запах тины. Сориентироваться помогла вода - начинался прилив. Ах да, это
Америка, США. Прибывающая вода ластилась к подбородку, перекатывалась через
живот, через плечи. С трудом Хиро приподнялся на локтях. Закружилась голова.
Клейкая лента больно впивалась в грудь, левая голень саднила - кажется, он
стукнулся о лодку тех поганых маслоедов, которые гонялись за ним в проливе.
Неважно. Наплевать. Надо подняться на ноги и куда-то идти. Найти
какой-нибудь дом, бесшумным привидением проскользнуть в окно, отыскать на
кухне огромный холодильник, где американцы хранят то, что им нравится есть.
Хиро представил себе белоснежного гиганта, набитого банками с маринованным
укропом, хрустящими галетами, упаковками сочного мяса - всем тем, без чего
американцы не могут жить. Вдруг кто-то несильно, но настойчиво дернул его за
ляжку с внутренней стороны. Хиро замер. Маленький пурпурный краб висел у
него чуть выше колена и с интересом гурмана рассматривал загорелую кожу,
видневшуюся сквозь дыру в штанине. Краб был размером аккурат с рисовый