"Бойл Т.Корагессан. Восток есть Восток " - читать интересную книгу автора

колобок.
Хиро понял, что сейчас съест незваного гостя.
Какое-то время он не шевелился, боясь спугнуть добычу. Краб ни о чем не
подозревал, побулькивал себе водой, шлепал губами (если это, конечно, были
губы), почесывал глазки единственной здоровенной клешней. Хиро вспомнил
котлеты из краба, которые готовила бабушка, белое сочное мясо, а к нему рис,
огурчики... Тварь всполошенно задергала конечностями, но было поздно - Хиро
сунул ее в рот прямо целиком. Панцирь оказался жестким и неаппетитным, вроде
как пластмассу жуешь, но зато мякоть, крошечный солоноватый комок плоти,
придал изголодавшемуся телу сил. Хиро тщательно обсосал разгрызенную
скорлупку, потом похрупал ею и тоже проглотил. Неплохо бы найти еще одного
краба.
Однако поиски не увенчались успехом. Правда, роковую ошибку совершил
кузнечик - зеленая спинка, толстое желтое брюшко. Взял и скакнул Хиро на
свитер. В следующую секунду он оказался схваченным и проглоченным.
"Еще!" -завопила хара.
Хиро двинулся вперед, сквозь высокую жесткую траву. Она резала своими
острыми стеблями ноги, руки, лицо, но он не замечал этого. Хиро шел как в
трансе; гений обоняния, впервые снизошедший на него накануне ночью, вновь
сладострастно завладел всем его существом. Гений ухватил Хиро за нос и
властно повлек за собой прочь от берега, в тень мшистых деревьев, что росли
по краям болота. Оттуда пахло пресной водой - застоявшейся, грязной,
болотной, но какое это имело значение? А еще дальше, где-то на самом краю
восприятия, возник и тут же исчез магнетический аромат шипящего на сковороде
жира.
Был лучший час дня, солнце размягчело и стало похоже на большущий кус
масла. Олмстед Уайт, правнук раба (который был сыном раба, который появился
на свет в Западной Африке свободным человеком племени ибо), готовил себе
ужин. Олмстеду стукнуло шестьдесят восемь, руки-ноги стали сухими и
жилистыми, будто их кто провялил, а лицо сделалось что твоя глина - вот как
его обжарило солнце, особенно утреннее, которое так ярко сверкает на волнах.
Он тут родился, на острове Тьюпело, тут вырос, ходил в школу, прожил до
старости. На материке за всю свою жизнь побывал, может, раз двадцать. На
поле у Олмстеда рос маис, в огороде - помидоры, а еще он держал свиней,
ловил рыбу, крабов, устриц, креветок. Когда же нужны были деньжата - на
выпивку или там купить батарейку для розового транзистора, по которому так
здорово слушать на вечерней прохладе репортаж с бейсбольного матча, - Уайт
отправлялся к белым на виллы и зарабатывал сколько надо. Он так и не
женился, всю жизнь - все утра, дни и вечера прожил с братом, таким же
бобылем. Но Уилер помер, уж полгода как лежит на семейном кладбище, в
дальнем углу сада.
В этот вечер играла любимая команда Олмстеда "Храбрецы; под хриплое
рокотание приемника старик порезал огурцы и помидоры, приготовил салат из
зелени, кинул на сковородку дюжину свежих устриц, сыпанул пшеничной и
кукурузной муки, добавил кайеннского перца. Олмстед сейчас не думал ни о
брате-покойнике, ни о племяннике Ройяле (сынок сестры Юлонии), с которым
иногда допоздна смотрел музыкальные программы по Эм-ти-ви (ну и причесочки у
нынешней молодежи - заглядение), да и к голосу диктора не особенно
прислушивался - "Храбрецы" в очередной раз дали маху, и тон репортажа стал
совсем похоронным. Старик вообще ни о чем особенном не думал, пребывая в