"Алексей Корепанов. Грустная Снегурочка" - читать интересную книгу автора

квартире, заново переживая происшедшие события. Потом сидел у окна в своей
комнате, смотрел на уходящее к горизонту заснеженное поле и опять
чувствовал себя неуютно, как у них. И еще мне было очень грустно. Потом
забежал перед школой Володька и принес вместе с другими новостями вот такую
невеселую новость: позавчера Аоза сказала нашей классной, что уезжает, а
вчера ее уже не было в школе. Володька ушел, а я продолжал сидеть у окна, и
на подоконнике передо мной стояла бутылка с грустной Снегурочкой.
Я обнаружил ее утром в нашей лоджии. Снегурочка лежала на снегу
и была совсем-совсем печальной, и я понял, что Аоза вернула подарок и
отправилась дальше, в другие спокойные края.
Володька ушел, а я сидел у окна и думал. "Эх, вы, - думал я. - Найдете
уютный мирок и будете счастливы, если это можно назвать счастьем, если
можно назвать счастьем такую жизнь, когда живешь и когда тебе хорошо, когда
спокойно живешь, но знаешь, что где-то очень плохо, что где-то может
погибнуть целый мир. Разве можно быть счастливыми, зная об этом?"
Вот так я и думал, и смотрел в окно,и мне хотелось плакать, а
Снегурочка грустно смотрела на меня.
На следующий день я пошел в школу и все относились ко мне как к
больному, аж зло брало. Я же был совсем здоровым, просто какой-то там
тормоз у меня внутри вовремя не сработал, но ведь его наладили! Здоровым я
был и злым, и мог в одиночку переиграть хоть всю команду "шестибэшников".
Один - всю команду! Аозы в классе не было. Класс казался тихой-тихой
пустыней. Класс находился в школе, а школа возле пустыря, а пустырь в
городе, а город - на нашей Земле, и Земля показалась бы совсем маленькой,
если смотреть на нее с высоты, оттуда, где вечерами бродят звезды, и,
конечно, ее не разглядеть из другого мира, где совсем-совсем чужое небо, и
где можно жить спокойно, наплевав на все, и сидеть вечерами на каких-нибудь
инопланетных диванах и радоваться тому, как хорошо удалось спрятаться в
укромном местечке. Так прячутся кошки, кидаясь в отдушины подвала под нашей
девятиэтажкой, а потом осторожно глядя оттуда круглыми перепуганными
глазами. Мой город стоял на моей Земле - и пошли они к черту, все эти
пугливые Ивановы...
А вечером я вошел в соседний подъезд, поднялся по лестнице и
остановился у стены со знакомой кривой надписью. Стена была бело-синей,
безнадежно прочной и не было в ней никаких дверей. Пнул я ее от злости
ботинком, стукнул кулаком, вытащил из кармана ключ от квартиры, зачеркнул
надпись про ЦСКА и "Спартак" и нацарапал сверху: "Скатертью дорожка!" Потом
подумал и замазал рукавом, но все равно осталось видно. Стукнул еще раз, на
всякий случай, и почувствовал: сейчас зареву как девчонка. Подобрал
портфель и пошел домой. И всем назло весь вечер смотрел с папой хоккей,
потом разное барахло свое перебирал - много его у меня скопилось в коробке
из-под телевизора, еще с первого класса, потом лег и долго не мог уснуть.
Смотрел в окно и представлял, что вижу все эти близкие и далекие звезды,
считал их и пускал по небу в разные стороны. На самом-то деле не видел я
никаких звезд, потому что небо было сплошной темной тучей и оттуда сыпалась
какая-то мелкая белая ерунда.
...Хотите верьте, хотите нет, но все же я еще надеялся. Не то чтобы
думал об этом постоянно, нет, конечно, но Снегурочка-то все время стояла на
подоконнике и каждое утро и каждый вечер смотрела на меня.
Когда в конце августа я вернулся из лагеря, в степи за окном уже