"Андрей Корф. Сто осколков одного чувства " - читать интересную книгу автора

спугнуть трех вежливых избавителей. Поэтому старалась ловить кайф тихо, как
школьница в чулане.
И все же застонала, когда, сменив насытившуюся девку, к ее нижним устам
припал мальчишка. Этот освобождал ее от чего-то тайного, от неназванной и
неприметной на вид грязи. Мимоходом вылизав дочиста все, что оставалось
снаружи, он проник под кожу, шампанским запенился в сердце, раздул легкие,
как детские воздушные шары. Ей показалось, что она поднимается в воздух. А
может, так оно и было. Она проливалась наружу каким-то многолетним илом,
которого прежде и знать не знала. Мальчишка отмывал ее тело и душу до
крахмальной, хрустящей белизны. Отмывал от последней заплесневевшей
мыслишки, от распоследнего червивого воспоминания.
Как он это делал? Она не знала и не хотела знать этого. Даже когда
забилась в окончательных, похожих на агонию, судорогах. Эти судороги были -
счастье. Это счастье было - пустота...

Пролежав вечность без единого движения, без единой мысли, Она очнулась
и оглянулась по сторонам. Трое исчезли, прихватив с собой куртки. Что ни
говори, а желание было исполнено. Сухая и чистая, она готова была безмятежно
заснуть.
- Спасибо, - сказала Она Голосу, одеваясь.
- Не за что... - Ей показалось, или в Голосе действительно мелькнуло
смущение. - Следующая станция "Октябрьская".
- Я не хочу, чтобы они ушли насовсем, - сказала Она.
- Месячная кровь - приворотная, - сказал Голос. - Они еще вернутся.
Только не зови их слишком часто.
- Хорошо, - сказала Она. - Мне все это снится, правда?
- Осторожно. Двери закрываются...
- Ну, скажи, снится? Снится? - Она заплакала.
- Следующая станция "Октябрьская", - Голос сполз вниз и карикатурно
басил, как будто лента застряла основательно.
- Да, - сказала Она. - Мне это снится. А жаль...
С этими словами Она вытянулась на лавке и повернулась к спинке лицом.
Из динамиков тихо, как дождь, полилась музыка. Что-то из Хорошо
Темперированного Клавира, если не ошибаюсь.

Эротический этюд # 4

Она не понимала, почему ее жалеют, хотя и привыкла к этому с самого
рождения. Ее мир был не хуже того, другого, о котором она знала понаслышке.
Ее миром были запахи, звуки, прикосновения. Они говорили ей о многом. Иногда
они кричали ей, и тогда она закрывала уши. А еще ее миром были сны -
странные, каких не видит никто на свете. Кровь, которую она слышала в себе,
несла в себе чью-то память, образы, виденные другими, которые жили раньше.
Весь день она воевала со своим домом. Ее не слушался ни один предмет -
падали кастрюли, кресла подставляли ножки, окно всегда отползало в сторону и
пряталось, точно не хотело открываться перед ней. Знакомые до последней
царапины куклы залезали под кровать и не хотели играть с ней, такой
бестолковой.
Но она была упряма - и все, в конце концов, вставало на свои места. Из
кастрюли доносился запах еды, кресло, уютно пахнущее старой ветошью,