"Владимир Корнилов. Годины " - читать интересную книгу автора

идущей войны.
Люди собирались на дорогу, топтались, оглядывались, как будто не знали,
как отойти от тех, других, кто не поднимался с пыльных обочин и посохлой
травы открытого луга, но скоро каждый нашел свое место; сначала медленно,
потом все заметнее люди потекли друг за другом, по праву живых оставляя тех,
кому уже не надо было уходить от войны.
Макар помогал прибирать убитых. В канавы складывали всех вместе:
солдат, женщин, старых, молодых.
Вдвоем с молчаливым пожилым солдатом подняли они с дороги небольшого,
как подросток, старичка в просторном полотняном костюме, с седой бородкой, с
седыми растрепанными волосами; смотрел старичок одним неподвижным глазом.
Когда его положили в канаву, Макар принес его вещи; легкой белой шляпой
накрыл лицо; пачку плотно увязанных книг поставил, у изголовья; прочитал на
одном из корешков: "Докучаев", подумал: "Перехоронить будут - приберут",
Обочь дороги наткнулся на опрокинутую детскую коляску, побитую пулями,
в коляске была подушка, обшитая по краям розовой лентой, с ручки свисал
маленький носок. Макар было прошел коляску, но вернулся; подушка еще
хранила вмятину от ребеночьей головы, и почему-то эта, казалось ему еще
теплая, вмятина подействовала сильнее другого.. Он снял с ручки белый с
красными полосками носочек - весь-то не длиннее его пальца, - не ведая к
чему, сложил, сунул поглубже в карман; причудилось, кто-то будет искать
потерю и носок окажется кстати. Про потерю никто не спросил, но о коляске и
оброненном носочке помнил он долго.
Движение колонны день ото дня замедлялось, как будто каждый пройденный
километр добавлял ношу людям. И Макар беспокоился: немец мог догнать людей,
прежде чем они выйдут к днепровским переправам.
Тревожил его именно тот немец, который шел вслед им, потому что
самолеты в эти дни колонну не бомбили; гулом заполняя небо, согласными
косяками они шли к востоку: что-то было там важнее отступающих по всем
дорогам колонн; кто-то там, впереди, принимал на себя бомбы и смертный град
бьющих с воздуха пулеметов.
В стекающий к днепровским переправам, разно-людный поток Макар попал
уже после того, как на последних всплесках горючего загнал свой танк под
густую тину пруда около брошенного лесного кордона. В пруду оказалось
достаточно глубины, чтобы скрыть под водой тяжелую машину вместе с
заклиненной башней и бесполезной теперь пушкой. Случилось это дня четыре
назад - дни он плохо различал в почти безостановочном, отупляющем движении.
Но день, когда война подступила не в мыслях, не в опыте других, подступила
к глазам, опалила, казалось, само сердце, он помнил до ясности, как помнил
день смерти отца и час прощания с Васенкой, на берегу Волги, у тревожно и
тоскливо пахнущих бревен, где оглушительно хрустело под сапогами иссохшее
еловое корье.
Война явилась к нему на железнодорожном полустанке, среди полей и рощ,
где мирно пахло мазутом от нагретого за день щебня и шпал. В голове эшелона
сипел окутанный паром раненый паровоз: час назад "мессершмитт" прошел над
их танковым, эшелоном, дал очередь в паровоз и пропал в белесой, выпревшей
за жаркие дни высоте неба. Не думалось в той остывающей тишине вечера, что
может последовать за этим как будто случайным пролетом.
Паровоз дотянул эшелон до полустанка. Объявили приказ о выгрузке. Уже
сняты были растяжки, уложены стальные ленты, приставлены шпалы к последней