"Патриция Корнуэлл. Последняя инстанция ("Кей Скарпетта" #12)" - читать интересную книгу автора

речушки и притоки похожи на кровеносную систему, а скалы напоминают старые
раздробленные кости, - продолжаю я. - Мозг рождается гладким, со временем
обрастая складками и извилинами. Вот так же и горы. Только им на развитие
требуются тысячелетия. Мы подчиняемся одним и тем же законам физики. А с
другой стороны, не совсем. Например, мозг внешне совсем не похож на свою
сущность. Если в нем как следует покопаться, он так же увлекателен, как
любой гриб.
Анна кивает. Спрашивает, поверяла ли я свои мысли Бентону. Отвечают:
нет. Ей интересно, почему я не испытывала потребности поделиться на первый
взгляд невинными наблюдениями с возлюбленным, и я заявляю, что мне надо
подумать. Я не готова ответить на этот вопрос.
- Нет, - подталкивает она. - Не думай. Почувствуй.
Размышляю.
- Нет же, Кей, чувствуй. Ощути. - Она прикладывает руку к сердцу.
- Мне надо подумать. Всем, что у меня есть, я обязана рассудку, -
отвечаю, как бы себе в защиту, почти огрызаясь. Выхожу из непривычного
пространства, в котором только что пребывала. Теперь я снова в гостиной,
перевариваю все, что со мной произошло.
- Ты добилась многого благодаря знанию, - говорит моя собеседница. -
Знание мы постигаем, а чтобы его постичь, надо мыслить. Мысли часто
скрадывают правду. Почему ты не хотела открывать Бентону свою поэтическую
сторону?
- Потому что я ее не признаю, эту поэзию. Она бесполезна. Если я буду в
суде сравнивать мозг с грибом, то ничего не добьюсь.
- Ах. - Анна снова кивает. - Ты постоянно прибегаешь в суде к
аналогиям. Поэтому ты мощный свидетель. У тебя в голове рождаются образы,
понятные среднему человеку. Почему ты не рассказывала Бентону про те
ассоциации, которыми только что поделилась со мной?
Прекращаю раскачиваться в кресле, перекладываю сломанную руку
поудобнее, опустив гипс на колени. Отворачиваюсь от Анны и гляжу на реку.
Вдруг во мне проснулась уклончивость, я даже почувствовала себя сродни
Буфорду Райтеру. Вокруг старого платана расположились несколько десятков
диких гусей. Они расселись в траве, как длинношеие тыквы, надулись,
распушились на холоде и что-то поклевывают вокруг себя.
- Не надо рассматривать меня через лупу, - говорю ей. - Дело не в том,
что я не хотела рассказывать Бентону. Я вообще никому такого не
рассказывала. Мне не надо, чтобы кто-то знал. А если озвучивать
непроизвольные видения и ассоциации, тогда... ну, тогда...
Анна снова кивает, теперь уже с большим пониманием.
- Отказываясь от своих образов, ты не позволяешь подключиться
воображению, - заканчивает она мою мысль.
- Я должна быть объективной, полагаться на факты. Ты сама прекрасно
знаешь.
Изучив меня взглядом, она замечает:
- Дело только в этом? А может быть, ты не хочешь подвергать себя
страшным мучениям, которые непременно грядут, лишь только ты дашь волю
воображению? - Она подается ближе, опершись локтями о колени и
жестикулируя. - Что, если, к примеру, - Анна делает многозначительную
паузу, - опираясь на научные и медицинские факты и подключив воображение, ты
воспроизведешь во всех подробностях последние минуты жизни Дианы Брэй? Если