"Э.С.Коробова. Малых народов не бывает (О малочисленных народах) " - читать интересную книгу автора

совершенно обычным делом, и слабо или вовсе не пьющий почитался человеком
отсталым, не способным воспринять новый, прогрессивный образ жизни.
Когда впоследствии наша пропаганда пыталась найти корни и выяснить
причины особого пристрастия северянина к пьянящему напитку, то стали писать
о том, что во всем виноваты американские торговцы и царские купцы,
выменивающие драгоценную пушнину, моржовые бивни и китовый ус на дешевые
сорта водки и виски.
Но при этом начисто забывали о царском указе, согласно которому строго
запрещалось привозить и продавать местному населению Чукотского полуострова
алкогольные напитки. За нарушение его полагался весьма строгий и ощутимый
штраф. А чтобы воспрепятствовать проникновению дурманящего напитка с
американской стороны, военным кораблям Тихоокеанского флота предписывалось
крейсировать вдоль берегов Чукотки, подвергать их тщательному досмотру, а в
случае обнаружения крепких напитков конфисковывать суда вместе с товаром.
В довоенном уэленском магазине в конце навигации полки ломились под
тяжестью бутылок с красочными этикетками. Именно тогда я узнал, что
существует "Зубровка", "Перцовка" и ликер "Бенедиктин".
Но эти напитки, так сказать, на любителя. Мои земляки пили простой
спирт, приходя в магазин со своей посудой. Где-нибудь в углу, у печки,
стояла внушительная двухсотлитровая бочка с огненным зельем. Возле нее
всегда толпились так называемые "сосатели-добровольцы". Это люди - любители
выпить, но безденежные. Поскольку продавщице каждый раз отсасывать резиновым
шлангом спирт из бочки невозможно - можно вообще сжечь полость рта, - чтобы
налить ее в более удобную посуду - большой медный чайник, из носика которого
уже легко было наполнять разнокалиберные пузырьки и фляжки, то эти
добровольцы услужливо предлагали свою помощь. Отсасывая спирт, они могли
сделать большой глоток совершенно бесплатно. Такого рода
"сосатели-добровольцы" вечно торчали в магазине, иные даже приходили с
какой-нибудь нехитрой закуской.
Общественное мнение тех лет не относилось строго к всеобщей пьянке.
Приезд какого-нибудь большого начальства всегда означал, что исполком будет
закрыт на несколько дней, а из длинного красного здания, в котором
впоследствии расположился интернат и где я провел последние годы житья в
Уэлене, доносилось громкое пение, о "бродяге, который бежал с Сахалина
звериной узкою тропой", о замерзшем в морозную метель ямщике... Последняя
особенно отзывалась в моем сердце, ибо мне, еще не достигшему десяти лет,
доводилось на собаках возить из Дежнева тяжеленные мешки с углем через
тундру, мимо жуткого, окруженного страшными легендами озера Эле-Лылы, по
только что замерзшей лагуне, сквозь прозрачный лед которой можно было
разглядеть поросшее бледными водными растениями дно с затаившимися меж серых
камней бычками и камбалами.
В далеком Ленинграде учился наш земляк Выквов (впоследствии согласно
принятому обычаю переиначивания, искажения исконных имен для якобы
благозвучия принявший имя Вуквол), а к нему несколько раз ездил его младший
брат Туккай, занимавший какой-то административный пост в районном исполкоме.
Принадлежность к административной элите дорого обошлась впоследствии Туккаю:
в пьяном угаре он то ли потерял большую сумму казенных денег, то ли просто
растратил, но попал в лагерь, где-то в районе Певека. Кстати, никто из
приезжих его собутыльников не понес никакой, ответственности, и Туккаю
пришлось принять всю вину на себя.