"Анна Коростелева. Эоган О'Салливан" - читать интересную книгу автора

произвести оду на чистом британском английском, а не на этом ужасном
непонятном языке, на котором изъясняются местные поэты-невежды. Так в
Эльмсхолле появился очаровательный Эоган О'Салливан, с его выжидающим
взглядом, дерзкой улыбкой, подлатанными манжетами, - безусловно, кружевными,
однако не от природы, а от длительности употребления, - и выбивающейся из
прически рыжей прядью.
Леди Беркли правильно отреагировала на темный взгляд Эогана, быстро
сообразив, что ей отлично может пригодиться его помощь при перемотке шерсти,
равно как и при выборе сюжета для гобелена. И несмотря на то, что вкус у
Эогана оказался практически безупречный, с гобеленом провозились почти до
утра.
...Через три дня Эоган, слегка пошатываясь, предстал перед лордом
Беркли, и, покусывая пересохшие губы, зачитал с листка десяток строф, ради
которых такая незначительная особа, как он, была допущена в Эльмсхолл.
Попутно он наскоро поправлял замявшийся воротник рубахи и старался поменьше
демонстрировать расцарапанную щеку.
Лорд Беркли мигом раздулся, как индюк.
- Э-э-э... Я бы сказал, что панегирик удался. Но все же вы задИржитесь
у нас на пару дней, милейший. На мой взгляд, тут не хватает деталей..., - и
лорд Беркли доходчиво объяснил, какие именно из его доблестей и воинских
подвигов Эоган, по его мнению, осветил слишком бегло. Он проговорил с битый
час, самодовольно глядя сверху вниз на склоненную рыжую голову Эогана,
покорно замершего перед таким корифеем словесности, каким был лорд Беркли.
Впрочем, мыслями Эоган был далеко.
- Э-э... так как насчет всего этого, любезный? По силам вам это
вставить? - холодно вопросил наконец лорд Беркли с высоты своих каблуков.
- Если то, что нужно, удачно вставить куда следует, то может получиться
очень даже интересно, сэр, - уверенно сказал Эоган, живо представляя себе,
что и куда именно он вставит сегодня же вечером.
Доработка оды осуществлялась той же ночью на залитом вином столе в
ближайшем пабе под громкий хохот компании, так как Эоган вписывал одно, а
вслух добавлял между делом совсем другое и чуть не уморил собутыльников
вконец реляциями о подвигах лорда Беркли на полях сражений. Собственные же
подвиги Эогана, носившие более камерный характер, нашли свое место в устном
предании, а оно долговечней, чем любые оды.
За окном трещали кузнечики. Сквозняки гуляли по усадьбе из конца в
конец. Запах сухой травы добирался до всех закоулков дома. Через двое суток
с парадной лестницы кубарем скатился Рыжий Эоган, так и не получивший за
труды обещанных двух гиней. В кустах щелкали черные дрозды.

* * *

На Мойру Ни Келли, что из прихода Киллморхен, поминутно обрушивались
несчастья, но одно из них увенчало все: заявился к ней странствующий поэт,
который попросил гостеприимства по нерушимым ирландским законам, да нагло
так, и пришлось ему это гостеприимство предоставить. Если бы не сослался он
на нерушимые ирландские законы, ночевать бы ему под открытым небом, потому
что выгнала бы его Мойра поганой тряпкой, а тут делать нечего. Поэт живет
неделю, другую, ни в чем себе не отказывает, и к концу второй недели слух об
этом доходит до Рыжего Эогана, а Мойра была с ним в дальнем родстве. "Что,