"Владимир Короткевич. Колосья под серпом твоим" - читать интересную книгу автора

реки.
Груша за его спиной уже утонула во тьме, и лишь вверху, залитые
последними лучами, виднелись ее обреченные и усыпанные пышной цветенью
ветви.

III

В Когутовой хате вечеряли. Поздно вернулись с поля, и потому
приходилось есть при свете. На столе трепетал в каганце огонек. Возле печки,
где копалась Марыля, горела над корытцем зажатая в лучник лучина. При этом
свете Марылино лицо, еще не старое, но изрезанное глубокими тенями, казалось
таинственным и недобрым.
В переднем углу, под закуренным Юрием и божьей матерью - только и
остались от них одни глаза, - сидел дед. Рядом с ним Михал Когут, плотный, с
легкой сединой в золотистых взлохмаченных волосах. С наслаждением черпал
квас [5], нес его ко рту над праснаком [6]. Проголодался человек. Слева от
него спешил поесть старший, семнадцатилетний сын Стафан. Этот успел еще до
ужина прифрантиться, намазать дегтем отцовы сапоги и даже новую красную
ленточку приладить к вороту сорочки. Парня время было женить.
Михал глядел на него с улыбкой, но молчал. А дед конечно же не мог
удержаться:
- Черта сводного себе ищешь?
Стафан молчал.
- Торопись, брат, - не унимался старик, - там тебя Марта возле Антонова
гумна ждет. Круг ногами вытоптала.
Вздохнул, положил ложку - ел по-стариковски мало.
- Что вы, дедуля! - буркнул Стафан. - Разве я что?
- А я разве что? Я ничего. Я и говорю: девка... как вот наша лавка.
Хоть садись, хоть танцуй, хоть кирпич накладывай... Век служить будет. А
утром на покосе, как только отец отвернется, ты голову в кусты - и дремать.
На ногах. Как конь.
- Ну вас, - сказал Стафан, положил ложку и встал.
- Поди, поди, - сказал второй Михалов сын, пятнадцатилетний Кондрат. -
Что-то поздненько твоя кошка Марта мартует.
Стафан фыркнул и пошел.
- Теперь до утра не жди, - сказал отец. - А ты, Кондрат, не цепляйся к
нему. Сам еще хуже. А он парень смирный.
- Почему это я хуже? - улыбнулся Кондрат.
- По носу видно.
Кондрат и Андрей были близнецы. И если уж все Когуты были похожи, так
этих, наверно, и сама мать путала. Так оно в детстве и случалось. Дурачился
Кондрат, а подзатыльники получал Андрей, и наоборот. Лишь потом, когда
Кондрату было восемь лет, появилась у него примета - полукруглый белый шрам
на лбу: пометил копытом жеребенок. Но, кроме внешнего сходства, ничего
общего у них не было. На Кондрате шкура горела. Такой уж сорвиголова:
драться так драться, танцевать так танцевать. С утра до вечера всюду
слышались его смех и шутки. А в светло-синих глазах искрилось такое
нескрываемое и потому неопасное лукавство, что девушки даже теперь, хотя ему
было только пятнадцать лет, заглядывались на него. Андрей был совсем иным.
То же, кажется, лицо, и все же не то. Глаза темнее, чем у Кондрата, -