"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

посвященное святой Софье. В соборе язвить не принято. Воспарила душа,
успокоилась.
Начались репетиции нового спектакля.
Время покатилось ровно, без срывов.
"Так жить можно", - думал граф.
"И такая жизнь - все же жизнь, а без него - гибель", - думала Параша.
И вдруг...
"Уезжает!" "То ли в монастырь, то ли в театр Медокса". "Одна, без
него". "Сама захотела, он оставляет, зовет хоть в Петербург, хоть в Москву,
а она..." "Бросила барина!" "Нет, не влюбилась ни в кого другого". "Как
понять тогда внезапный разрыв?" Закружились суждения и слухи. Что-то
произошло - во дворце, набитом родственниками, приживалками, слугами, ничего
не скроешь. Но истину знали лишь трое: сама Паша, лучшая подруга Таня
Шлыкова и деревенская бабка-знахарка - не из Кускова, из дальнего
голицынского села...

11

Сначала она увидела сон. Случился он во время болезни, которой врачи не
нашли названия иного, кроме как "утомление" и "нервы". Так уж Параша была
устроена: на душевном подъеме и в трудностях становилась двужильной, на
спаде и в покое силы порой совсем покидали ее. Казалось, она разделалась с
болезненными ощущениями после большого приема, но, видно, не совсем. В
нужный момент она собралась и выстояла, однако чего это стоило! То, что ее
не приняло шереметевское окружение, не было неожиданностью. Если бы
приняло - это следовало бы считать чудом. Но именно на чудо она надеялась в
самой глубине души. Однако сильнее всего ранили свои... Как объяснить злую,
веселую ярость, с которой хотели ее унизить подруги? Раздумья о человеческой
природе рождали печаль, безнадежность, переходили в странную вялость, в
нежелание ходить, есть, разговаривать, даже петь и репетировать.
Несколько дней она лежала, пользуясь отсутствием Николая Петровича и
надеясь восстановить утраченные силы до его возвращения из Петербурга. Но
было на сей раз в ее хвори что-то непривычное, какое-то смещение, словно
изменилось расстояние между ней и миром, словно все внешнее слегка
отдалилось или отделилось от нее пеленой. Смущала и мешанина,
неразобранность мыслей. Навязчиво вспоминалось, как давным-давно они с
матушкой собирали песчаные опята - много их уродилось в тот год перед ее
переездом во дворец. Сдвинешь вспученный песок - и откроется хоровод
зеленоватых крепких грибков, сразу на целый березовый туесок. И от одного
воспоминания об этом множестве одинаковых круглоголовых опят становилось ей
как-то нехорошо. Будто на балу от множества лиц, бриллиантов, причесок,
похожих на фонтаны. Или еще как от вида рыбы в сетях. Бьются, переливаются
на солнце тяжелые карпы. И этот запах мокрой рыбы, тины... Как от него
дурно!
- Ой, лишенько! Ой, милый барин! - забыла, что нет Николая Петровича
рядом, позвала.
Откликнулась верная Таня Шлыкова, вызвавшаяся ухаживать за больной.
- Может, доктора? Лахман на ваше счастье в Кускове.
- Нет, жара у меня нет. Ничего нет... Что же со мной?
И вдруг поняла что... Сон ей ответил - он вдруг вспомнился так