"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

В большом смятении прошла Параша те несколько шагов, которые отделяли
крыльцо флигеля от экипажа. В любимом своем алом платье, в туфлях на
каблуках. Глянула на окна - во всех белеют лица. Все смотрят - и актеры, и
актрисы. И все видят, как подсаживает ее граф, словно знатную даму, в
золоченый выходной экипаж.

Цок-цок - весело постукивают по дороге копыта. А в закрытой от
посторонних глаз карете они двое, и меж ними тишина. Первым заговорил граф:
- Парашенька, - голос грустный и нежный, - ты не спрашиваешь, о чем
говорил со мной батюшка. Он не хочет, чтобы ты переезжала во дворец. Но я
потребую...
- Вот и не надо этого вовсе... Я боялась сказать вам, но... Мне неловко
от других актеров отрываться и быть над ними. Когда докажу своим старанием -
иное дело... Когда спою так, чтобы всем понравилось, как вам, тогда сами
выделят...
Говорит, а глаза вопрошающие - то ли делаю? И на все, на все согласные.
Доверчивые, любящие глаза, девочки, девушки, женщины.
- Что ж не спрашиваешь, куда везу тебя? Куда умыкаю?
Пожала плечами:
- Куда бы ни везли... В оперу, вы сказали.
- Передумал. Я решил... встряхнуться. Развлечься. Плохо мне...
здесь... - приложил Николай Петрович руку к груди.
И ей плохо, и ей хотелось ему пожаловаться, рассказать о своих
горестях. Но разве может она на него свои беды вешать, коли и своих у него
хватает?
- Да и тебе пора узнавать взрослую жизнь. Ты вот по-цыгански пела, а
цыган никогда не слышала. Поедем к цыганам?
Кивнула согласно. Мол, все одно, лишь бы так было - и жизни не жаль, и
души не жаль, и ничего прочего совсем не жаль. Не сказала, да он и без слов
услышал. А руки ее на коленках так странно лежат - ладошками вверх. И
захотелось ему уткнуться лицом в те детские ладошки, как когда-то утыкался в
ладони матери - обиженный, заплаканный, несчастный.
Не очень ловко, не слишком умело опустился на дно кареты. Вздрогнула
девочка, отвела руки, и он лбом ощутил прохладный шелк платья там, где оно
обтягивало девчоночьи еще, не мягкие коленки. Сквозь шелк шло ровное тепло,
странно легкое, не женское, а детское.
- Можно... погладить? - спросила его, как когда-то в совсем ином мире и
времени - в деревенском своем детстве.
Вжался лицом в ложбинку меж коленями - да, да. И ощутил ласку ее рук -
легкую, прерывистую, словно дуновение.
Тишина и бездна...
Бездна и тишина, похожая на обморок.
Они очнулись, когда кучер спросил, какой дорогой ехать.
Граф попросил:
- Ты напой что-нибудь... Повеселее.
На все для него готова, лишь бы сбросил он с себя печаль. А уж петь-то
ей - что дышать. Да если ритм движения! Да если для него, того, к кому уже
привыкла, с кем связана привычным волнением!