"Инна Яковлевна Кошелева. Пламя судьбы " - читать интересную книгу автора

приживалок, старой дворни, знавшей еще матушку Николая Петровича... Сильно
болеющий и вечно раздраженный батюшка заводил при Параше разговоры о знатных
невестах. Сестра молодого графа Маргарита (сводная - по батюшке, рожденная
от крепостной) не упускала случая упомянуть о прежних привязанностях Николая
Петровича и перечислить внебрачных его детей. Горестно вздыхала при встречах
Долгорукая, жаждущая и не решающаяся задеть щекотливую тему. Калмычка
Аннушка рассуждала о достоинствах других актрис, отличавшихся скромностью и
примерностью поведения.
Даже в спальне при закрытых дверях молодой граф и Параша не чувствовали
себя свободными. Отыграв на людях свою роль "почти супруги", в опочивальне
девочка сжималась, не могла скрыть своего напряжения. И хотя она ничего не
требовала и ни о чем не просила, часто все кончалось нервной лихорадкой,
жаром.
С той же несвойственной его натуре решительностью, с какой он повел
разговор о Параше с батюшкой, Николай Петрович начал перестройку старой
бани. Той самой... Не дворец, но прекрасный и светлый большой барский дом
вскоре вырос на подступах к усадьбе. Звался он по-прежнему - "Мыльней".
Где и поселиться любящим, не насытившимся друг другом, как не здесь,
вдали от всех и вся, вдали от голосов, от запахов кухни, от подглядывающих,
подслушивающих и осуждающих домочадцев?
Изнеженный красавец, знавший Париж с его утонченными утехами, достигший
вершины своей мужской силы, одухотворяющий свою последнюю и единственную
любовь, но в то же время вкушающий ее во всех чувственных тонкостях - в
деталях, в полутонах, - совсем не случайно выбрал место для совместной жизни
с возлюбленной - "Мыльню", затерянную в Кусковском лесу, спрятанную от глаз
домашних и гостей, овеваемую лавандовыми ветерками и сохранившую стойкий
запах распаренного дерева. "Мыльню", которую он на европейский манер украсил
мраморными розовыми ваннами. Ванны бросали светящиеся блики на смуглое
гибкое тело девочки-девушки, делая его вдвойне живым. Их, эти ванны, изобрел
чувственный Восток, чтобы выявить все, что заложено в плотских радостях. Рим
одухотворил их, воспев телесную женскую и мужскую красоту.
В этом потайном жилище граф создал привычный интерьер. Любимые копии
обожаемого Тициана были перенесены сюда из основного дворца. Шандалы,
люстры, шпалеры и прекрасные безделушки тоже имелись в полном наборе здесь,
в новых покоях. Разрезной нож из слоновой кости на письменном столе,
ониксовое пресс-папье. В кабинете много книг - Вольтер, Дидро... В
музыкальном кабинете - и клавесин, и виолончель, и гитара для Пашеньки.
Николай Петрович хотел и Парашину половину обставить в том же "господском"
духе, но она неожиданно воспротивилась.
- Я сама...
Увидел и поразился. Из всех комнат она заняла одну, точь-в-точь
повторив убранство своей комнаты в актерском флигеле. Бог ты мой!
Крестьянская девичья светелка. Образ Богоматери в красном углу. Ольховый
старый комодик, небольшой сосновый шкаф для одежды. Затрапезные серые
занавески на окнах и подзор на узенькой кроватке. Подзор деревенский, может,
ею самой и связанный.
- Пашенька, - спросил Николай Петрович, - тебе это больше нравится?
- Меньше. Но это мое. То, что положено судьбою. Изображать барыню перед
теми, - кивнула в сторону усадьбы, - я еще могу. Но перед вами?.. Вороне
рядиться в павлиньи перья? Смешно. Здесь я такая, какая есть.