"Анатолий Костишин. Зона вечной мерзлоты " - читать интересную книгу автора

семейную тайну, которую от меня тщательно скрывали. Определенные намеки
существовали. В доме не было ни одной моей детской фотографии до пяти лет,
мать на мои расспросы отвечала, что все сгорело в бабкином доме. Иногда до
моих ушей доносились соседские тихие шепотки, что я внешне не похож ни на
одного из своих родителей. Я пристально и болезненно всматривался в
фотографии и действительно не находил сходства, и тогда мать доказывала мне,
что я очень похож на дядю Ваню в детстве, и я ей верил. Еще был Петрович и
его твердое слово о том, что я настоящий Тихомиров на некоторое время меня
успокоило.
И вот я случайно нашел бумагу, в которой четко и с печатью было
прописано: я никакой не Тихомиров. Мне казалось, что на меня в одночасье
свалилось небо и бог знает, что еще. Столбняк длился долго.
Бумажку я вернул на ее законное место. В тот день многие до этого для
меня непонятные вещи стали на свое место. Я словно собрал разбросанную
мозаику различных догадок, слухов, сплетен в единую картинку и она была
неутешительной. К двенадцати годам я был не по годам смышленый и
сообразительный мальчик, и моим извилинам трудно было понять, почему мне так
долго и нахально врали. Даже день рождения, который мне периодически
отмечали, оказался совсем не моим днем. Тогда мне показалось, что вся моя
жизнь какая-то ненастоящая, придуманная, сотканная из паутины лжи. Я не
знал, что тайну усыновления во многих семьях берегут, как самую большую
государственную тайну. О том, что я усыновленный рассказал только своему
верному другу Эллу. Он сначала подумал, что я вешаю ему на уши лапшу, но
когда прочитал бумагу, притих.
- И что, Тихий, ты теперь будешь делать? - испуганно спросил он меня.
- Молчать и делать вид, что ничего не знаю, и ты - могила, -
предупредил я Элла.
Господи, как мне хотелось ясности, потому что все было так запущено, в
моих мозгах был сплошной кавардак. Сложно, вот так сразу смириться с тем,
что ты не родной. Это, правда, тихое помешательство для неокрепшей детской
психике. Извилины сразу находят объяснения всем поступкам родителей, и ты
медленно и уверенно приходишь к выводу, что тебе никогда не любили и родаки
втихую мстили тебе зато, что ты в своей собственной семье примак.
Первоначально у меня было желание обо всем поговорить с отцом, но он
настолько сильно отдалился от меня. Большую часть времени он пропадал на
работе, заметно было, что идти домой ему не хотелось. Его постоянно хмурое,
неприветливое лицо, сухость не способствовали нашему сближению, поэтому я и
принял такое решение: молчать, как и молчали они, скрывая все от меня.
Теперь мы с ними были равными, каждый из нас обладал тайной семьи, но при
этом искусно ее от всех скрывал.
Серьезные трения с родителями у меня начались, как только я пошел в
школу - мы все ее называли Пентагоном. Матерью сразу был поставлен
убийственный ультиматум: "Евгений, ты не имеешь права испортить учебой марку
нашей семьи!" - с апломбом закончила она, и отец ее молча поддержал. В
начальной школе все шло гладко, я был отличником. К седьмому классу я усвоил
главную школьную истину: быть "отличником" - значит раздражать этим всех в
классе, быть "троечником" - раздражать родителей. Оставалась золотая
середина, и я был ее частью. Возрастающее с каждым учебным годом количество
"четверок" не просто огорчало моих родителей - оно их активно нервировало,
особенно мать. За малейшую провинность меня стали пороть, как сидорову козу,