"Анатолий Костишин. Зона вечной мерзлоты " - читать интересную книгу автора

приговор, произнесла усыновительница.
В голове был полный кавардак. Захлебываясь от слез, я сумел им
выкрикнуть только одно слово:
- Сволочи!
Отец, как обычно, занес руку для удара...
- Только попробуй меня тронуть, я не твой сын...
Сам не знаю, как эти слова вырвались у меня, но у меня было такое
чувство, что мне больше нечего терять; что-то во мне окончательно
надломилось. Ледяная волна молчания накрыла нас всех.
- Уходи, неблагодарная свинья, - усыновительница открыла входную
дверь. - Видеть тебя не хочу! - с жаром воскликнула она, задыхаясь от
ярости.
Я со спасительной надеждой посмотрел на отца, но тот отвернулся, не
проронив ни слова. Я ушел из дома в тонкой болоньевой куртке, школьных синих
брюках и старых кроссовках - в двадцатиградусный мороз. Мне было неполных
четырнадцать лет.
На улице было много иллюминации, витрины магазинов были расписаны
Дедами Морозами и улыбающимися Снегурочками.
Я сразу подался к Петровичу и с порога выдал ему все как на духу, что
навсегда ушел из ненавистного усыновительского дома, и теперь буду жить у
него. Дядька неодобрительно сощурился. Лицо его насупилось, от его взгляда
мне сделалось не по себе. Петрович продолжал молчать, внутри меня все
сжалось, я не на шутку заволновался.
- Петрович, так мне заходить или как? - я с надеждой посмотрел на
дядьку, чувствуя неприятную пустоту внутри.
- Нет, - сурово произнес он. На багровом, мясистом лице Петровича еле
проглядывали маленькие, злые глазки.
- Петрович, - ахнул я от неожиданности. - Ты шутишь?!
- Возвращайся к родителям, - хмурое и неприветливое лицо дядьки стало
еще строже и холодным.
Я не поверил своим ушам, меня бросило в жар. Некоторое время, я как
вкопанный стоял в коридоре, напряженно соображая, что к чему. Приподнятое
настроение улетучилось - как не бывало. В душе зародились дурные подозрения.
- Петрович, - взмолился я, мной овладела паника.
Он слушал мои всхлипы равнодушно спокойно, ни один мускул на его
бульдожьем лице не дрогнул. Я поднял заплаканные глаза и понял, пропащее
дело уговаривать дядьку. Мои, видать ему такое про меня уже напели, что,
чтобы я ему сейчас не доказывал - все бесполезно.
- Уходи! - коротко отрезал Петрович, сурово посмотрев на меня, без
капли сожаления.
Меня словно окатили ледяным душем. Для меня было полнейшей
неожиданностью предательство любимого дядьки. Это как будто тебя сильно
ударили ногой в область мошонки, ты падаешь от боли на колени, жадно
глотаешь жабрами воздух и не можешь выдавить из себя ни одного
членораздельного слова, настолько тебя поглощает боль.
Я в нерешительности топтался на месте и спасительно смотрел на дядьку,
в надежде. Что он сменит гнев на милость.
- Петрович, - пролепетал я, густо краснея. - У меня кроме тебя никого
нет, - по моим глазам покатились крупные слезы, они медленно стекали по щеке
к губам. - Не выгоняй меня, пожалуйста, - я с мольбой уставился на него.