"Джонатан Коу. Пока не выпал дождь" - читать интересную книгу автора

что заметил нечто зловещее под его поверхностью. Две девушки просто стоят на
льду и болтают, и похоже, в них вот-вот врежется мальчик-подросток. На
мальчике короткие брюки, что кажется довольно странным в такой мороз. В этих
людях есть что-то волнующее и печальное: фотограф заставил их неестественно
замереть, когда на самом деле они поглощены динамичным и веселым делом -
катанием на коньках. С тем же чувством мы смотрим на фигуры,
забальзамированные расплавленной лавой Помпей в момент финальной битвы со
смертью... До чего же мрачное направление приняли мои мысли с некоторых
пор!.. Большинство мужчин в кепках - и эта деталь помогает датировать
снимок, - а также в брюках особого покроя, модного в то время: невероятно
широкий пояс доходит чуть ли не до середины груди. Наверное, на современный
взгляд, это дико смешно. Брюки видны, потому что многие катаются без пальто,
и это напоминает мне/что пусть пруд и замерз, но день выдался солнечным. Мы
с Беатрикс были, пожалуй, слишком тепло одеты. Вероятно, вскоре началась
оттепель. Зима 1944-1945 годов была особенно тяжелой. Обязательное
затемнение уже отменили, но на смену ему пришло то, что называли
"потемками". И не только погода была мерзкой (помню, как много дней подряд
стоял необычайно густой и вонючий туман, который в сумерках сгущался еще
сильнее, так что тусклый свет уличных фонарей едва пробивал эту жижу), но и
вести из-за границы удручали. Немцы начали мощное контрнаступление против
Первой американской армии, и наши надежды на завершение войны к Рождеству
рассыпались прахом. Хотя я не очень вникала во все эти дела (я была
погружена в себя; смысл событий, разворачивавшихся в большом мире, был мне
понятен, но любопытства не вызывал; думаю, с тех пор я мало изменилась), но
разочарование и уныние моих родителей, видимо, передалось и мне.
Смутно припоминаю разговоры за ужином, и даже не сами разговоры, но
настроение, которое они порождали во мне и во всем доме. В то воскресное
утро из Шропшира приехали Айви и Беатрикс. Для меня это была долгожданная
радость. Мы с Беатрикс состояли в переписке, обменивались письмами каждую
неделю, но виделись нечасто. К сожалению, ее писем у меня больше нет, и
понятия не имею, хранила ли она мои. Впрочем, кто знает, как она расценивала
мои послания. Не удивлюсь, если она находила их чересчур ребяческими. Ее
письма пестрели куда более взрослыми заботами: одежда, косметика, мальчики -
всем тем, что меня совершенно не увлекало. (И сейчас не увлекает, хочу
заметить.) Тем не менее я берегла ее письма как сказочное сокровище, потому
что их написала она, а все, чем интересовалась Беатрикс - даже столь
невыразимо скучные предметы, - носило отпечаток волшебства и счастья. Да я
была просто на седьмом небе, оттого что она соблаговолила вступить со мной в
эпистолярное общение, вздумай она переписывать страницы из телефонного
справочника, я бы все равно хватала ее письма, стоило им через щель
почтового ящика упасть на коврик в нашей прихожей, и проглатывала бы их с
тем же восторгом и замиранием сердца. Однако встречи с ней были редким
удовольствием. В том году мы даже не ездили в "Мызу" на Рождество, но Айви
внезапно решила наведаться в Бирмингем (причем она сама вела машину, что для
женщины в те времена считалось чуть ли не подвигом), чтобы повидаться с
сестрой (моей мамой). С собой она взяла Беатрикс, таким образом мы и провели
вместе полдня. Замерзший пруд в Роу-Хит расширил программу праздника: после
обеда мы отправились на каток.

Итак, Айви с мамой остались попивать чаек и перемывать косточки родне,