"Дидье ван Ковелер. Явление " - читать интересную книгу автора

любви. Это единственное различие между нами, которое на самом деле таковым и
не является. Ты женщина одной страсти, как я был мужчиной одной женщины.
Именно эта пустота в наших душах и создает эту силу притяжения: меня привело
к тебе то же, что в свое время привлекло ко мне внимание Девы. Не сочти это
за гордыню, лишь осознание своей ничтожности: разве еще что-нибудь в моем
характере могло бы заинтересовать Пресвятую Деву? Я был готов увидеть
явление, ведь, превратившись в живой храм памяти моей Марии-Лучии, я уже
более не принадлежал миру людей. Твоя жизнь становится тебе в тягость, твое
окружение тебя утомляет, то, во что ты превратила свое призвание, тебе
отвратительно, у тебя больше нет ни сил, ни желания дуть на угли, чтобы
удерживать любимого человека, и ты отвергаешь веру, так успокаивающе
действующую на всех остальных, являющуюся таким удобным оправданием их
решений, их смирения, их посредственности. Мы с тобой восстали против единой
несправедливости: ты выполнила свое земное предназначение, как ты часто
думаешь, и в глубине души ты мечтаешь, чтобы тебя забыли. Ты, сама того не
желая, позвала меня. Я пришел. И терпеливо дожидаюсь, что ты выслушаешь
меня.
Знаешь, ты далеко не первый человек, к которому я взываю о помощи. Но
все предыдущие разочарования лишь укрепили мою уверенность в том, что именно
твое вмешательство окажется для меня спасительным. Приезжай в Мексику,
Натали. Прими предложение человека, который хочет помешать моей канонизации.
Ища правду обо мне, ты, может быть, обретешь нечто иное, чего, сама того не
подозревая, требуешь в своих снах, куда впускаешь меня.

* * *

От неожиданного звонка в дверь рука у меня срывается, и карандаш
размазывается по всему веку. Я подправляю испорченный макияж и сбегаю по
лестнице, крича, что сейчас открою. На пороге стоит Франк с большим букетом
красных пионов. Он извиняется за эротический подтекст, который, по его
мнению, заключен в этих цветах: в такой поздний час это единственное, что
оставалось приличного в цветочном магазине. Он неважно выглядит: впалые
щеки, потрескавшиеся губы. В клинике, когда он ассистирует мне на операции,
разговаривают только наши глаза между маской и хирургической шапочкой, и у
нас не остается и пары минут, чтобы затем увидеться в кафетерии.
- Я плохо выгляжу, я знаю, - подтверждает он, предупреждая мои
замечания.
Шерстяной шарф небрежно заткнут под хлопчатобумажный пиджак не по
погоде, морщинки улыбки уступили место складкам горечи, а усталость потушила
задорный огонек в зеленых глазах. Чем хуже он выглядит, тем кажется мне
красивей.
Плюхнувшись в кресло в салоне, которое я даже не успела расчехлить, он,
не выпуская пионов из рук, залпом выпаливает мне, что отец достает его (что
уже давно не является новостью), что раз и навсегда выскажет ему все, что у
него на душе, о чем я уже и не смею мечтать. Мой недоверчивый вид еще больше
распаляет его: он бросает мне в лицо, что вчера вечером старик грозился
продать землю клиники строительному подрядчику, чтобы решить вопрос о своем
преемнике. Я улыбаюсь, беру повисший у него в руках букет, объясняя, что он
должен был бы счесть эту пощечину за честь: его отец долгие годы пытался
сломать его психику, убедить его отказаться от врачебной практики, чтобы в