"Дидье ван Ковелер. Запредельная жизнь " - читать интересную книгу автора

которой я заснул. - Надеюсь, тебе хоть было интересно...
Второй явилась вытянувшаяся в струну Фабьена; ее, без всякой к тому
нужды, поддерживала мадемуазель Туссен.
- Осторожно, дорогая, тут ступенька.
- Да пустите меня.
Моя жена делает несколько шагов к кушетке. Она реагирует в точности
так, как я ожидал. Не выпуская из руки накладную на обогреватели от Жотюля,
секунду смотрит на меня, сверкая глазами и сжав губы, а потом, резко
отстранив мадемуазель Туссен, которая мячиком отлетает к самому
холодильнику, срывается с места - поднимает с пола перину, отталкивает
Альфонса:
- Накройте его, и нужно побольше воздуху, окно, что ли, распахните! И
быстро вызывайте "реанимацию" и доктора Мейлана - номер записан около кассы.
Альфонс выбегает, прихватив с собой мадемуазель Туссен. Он ничуть не
обольщается, но, если Фабьене хочется еще хоть сколько-нибудь верить, что я
жив, он готов поднять всех на ноги, чтобы суета на какое-то время отодвинула
страшную правду.
Я остаюсь наедине со своей вдовой. И что же - она отворачивается и
вцепляется обеими руками в раковину. Не обронив ни слезинки, трижды
встряхивает головой, кусая побелевшие губы и не отрывая глаз от
неоконченного холста на мольберте. Вдруг хватает флакон лимонной жидкости,
которой я мыл посуду, если ужинал у себя, поворачивается и выплескивает на
мое тело с выкриком:
- Кретин!
И я нахожу это надгробное слово вполне подходящим.
Врач поставил диагноз: кровоизлияние в мозг. И прибавил, в утешение
родным, что я не страдал. Однако Фабьена, пристрастившаяся, с тех пор как
Люсьен болел свинкой, часами читать медицинскую энциклопедию, тут же
разъяснила ему, что разрыв мозгового сосуда означает, что у меня была
гипертония. Молодой врач - в прошлом году он купил у меня одну картину для
украшения своей приемной - пытается возразить, что у меня всегда было
нормальное давление, но тщетно: Фабьена уже зациклилась и запальчиво, будто
это его вина, восклицает, что гипертония - наследственная болезнь. Бедный
Люсьен. Мало того, что он губит свое детство, часами просиживая перед
экраном за видеоиграми, так теперь еще мать будет по десять раз в день
набрасываться на него с тонометром, обматывать руку манжетой, надувать
манжету грушей и, насупясь, следить за стрелкой. Мысль о том, что ее сын с
восьми с половиной лет обречен сидеть на бессолевой диете, удесятеряет ее
ярость, которая еще не уступила место печали. Врач, не споря, выписывает
справку о смерти и, слегка озадаченный, уходит.
Во дворе он сталкивается с моим отцом - тот бежит с безумным видом,
выпучив глаза, в надетой поверх пижамы и застегнутой не на те пуговицы
вязаной кофте со свежим кофейным потеком; рядом с ним поспешает Альфонс
Озерэ, неся перед собой, как олимпийский факел, на вытянутой руке мобильный
телефон... Позвольте, но я, выходит, очутился снаружи. И сам не заметил как.
Мое сознание последовало за доктором Мейланом, и вот я под мелким дождиком
на улице, на уровне вывески, между надписью "Лормо - прием поставок" на
внешней стене дома и стареньким отцовским "ситроеном" с распахнутой дверцей,
который медленно оседает на подвесках. Значит, я без всякого усилия воли
отдалился от своего тела, устремившись навстречу отцу или желая, движимый