"Дидье ван Ковелер. Запредельная жизнь " - читать интересную книгу авторавсякий случай уточнил:
- На 913-м шоссе, напротив Перимона. Раньше он стоял прямо на повороте в Летьер и был самым опасным памятником павшим во всей округе: там спуск от Ревара, и вот, чуть туман или гололед - так бац! - каждую зиму с десяток человек разбивалось насмерть, в конце концов его перенесли на другую сторону, поближе к колодцу, сейчас-то там вообще все застроили... о чем это мы говорили? Ответа не последовало, только зашаркали ноги под садовыми стульями. Каждый надеялся, что Альфонс наконец истощится и можно будет продолжать чинное бдение. Между тем лица успели несколько измениться, на некоторых застыло недовольство, и по этому признаку я заключил, что память обо мне и забота о спасении моей души постепенно уступают место подсчетам расходов, доходов и налогов, планам на отпуск, привычной зависти и ссорам с соседями из-за смежной стены. Запах горячих свечей располагает к размышлениям, а посидеть часок в тишине и обмозговать набежавшие проблемы никогда не вредно. Однако Альфонс лишает людей этого удовольствия: он вспомнил, о чем говорил, и, хлопнув по колену беретом, продолжает: - Ах да! Это я начал про латиниста! Серьезный такой мужчина, похож на ветерана, что всем тычет в глаза свою раненую ногу... Между нами говоря, я его видел раза три-четыре при исполнении служебных обязанностей, когда месье Луи был занят в лавке и посылал на родительское собрание меня... Как он всех чихвостил, сейчас уж не припомню за что, но видно было: этот свой хлеб ест не даром! Мину - вот как его звали! Я еще запоминал: как "минус", только без последней буквы. Да, точно - месье Мину, преподаватель французского, греческого и латинского, только греческому учить было некого. Зимой и летом ездит в инвалидной коляске, но тросточка - это очень важно в той истории! - Тише, вы! - шипит мадемуазель Туссен, указывая на мой утопающий в розах труп. - Так ведь о нем же и речь, почему не вспомнить хорошее времечко! По-моему, уважать мертвого - значит говорить о нем как будто он живой. Верно, месье Луи? Отец драматически поднял брови в знак своего бессилия, адресуясь к Фабьене, она же, приняв неизбежное, судорожно сглотнула слюну. - Ну так вот, окно, значит, разбито мячом, и школьный завхоз велел заклеить его крафтом до прихода стекольщика. А стекольщиком был тогда Перинетто из Вивье, родом итальянец, его еще звали Равиоли, так, для смеху. Славный малый этот Равиоли, работящий, не ленивый и не скаред... - Если уж вы не можете дать нам спокойно молиться, - не выдержав, обрывает его мадемуазель Туссен, - так хоть говорите о покойном! - А я что делаю! - возмущается Альфонс и даже топает ногой. - Да вы послушайте! - Вы толкуете про кларафонский памятник, учителя латыни и стекольщика, до которых нам нет никакого дела! - Продолжай, Альфонс! - подбадривает его Брижит. Фабьена бросает на невестку ледяной взгляд. Мадемуазель Туссен свирепо набрасывается на спицы и вывязывает петли с кровожадным выражением лица. Одиль пихает локтем Жана-Ми, у которого урчит в животе. - Ну вот, значит, учитель Мину входит в класс, видит эту бумагу вместо стекла, вспыхивает и давай стучать тростью в пол и кричать: "Халтурщики! |
|
|