"Дидье ван Ковелер. Запредельная жизнь " - читать интересную книгу автора

в лицо сладкие крошки от моей вафли, я решил объяснить ему кое-какие
технические детали. Но оказалось, что он уже в курсе того, как работает его
"штучка", и спрашивал не об этом. Он не хотел детей и боялся, что
когда-нибудь женщина преподнесет ему такой сюрприз. Я привык мгновенно, не
прибегая к логике, улавливать истинный смысл того, что он говорил, и понял:
он как бы выражал мне сочувствие, но одновременно и упрекал - таким
нежеланным ребенком был он сам. "Ты должен был соблюдать осторожность", -
сказал мой сын. У меня перехватило дух - такое благородство и такая
затаенная боль слышались в этих словах маленького человечка. Я не нашелся,
как разуверить его, не сумел приласкать, сказать, что я его люблю, и
попросить прощения столь же деликатно и целомудренно, как выразил свои
чувства он. И я малодушно перевел разговор, показав ему падающую звезду. Мы
застыли, глядя в небо, меж тем как наш вагончик, звеня смехом и визгом,
несся по спирали.
И вот сегодня, сейчас, я пытаюсь что-то исправить, сказать тебе, что
без тебя мне незачем было бы жить, что я благодарен маме за то, что она
заставила меня согласиться. Чтобы ты не думал, что я к тебе безразличен, что
твое рождение и слишком быстрое взросление стало для меня обузой - хотя,
похоже, я действительно умел любить только тех, кто уже не меняется или кого
больше нет. Просто я очень боялся отяготить тебя, согнуть, как когда-то
согнул меня мой отец, желавший непременно сделать меня своим преемником...
впрочем, я и на него не сержусь. Поэтому я тебе не навязывался, чтобы ты,
если захочешь, мог любить меня без усилий, раздражения и обязательств или,
если это тебе понадобится для самоутверждения, ненавидеть без угрызений
совести. Во мне не было ни страха одиночества, ни ревности, ни жажды
властвовать, ни самолюбивого желания гордиться своим детищем. Единственный
принцип, которым я мог руководствоваться в твоем воспитании, это тот, что я
унаследовал от своего замечательного деда, которого ты не застал и чье имя
носишь, хотя твоей маме оно не нравилось и казалось слишком "простецким".
"Если любишь, оставь в покое", - говаривал он.
Я захлебываюсь словами, поток наконец хлынувших наружу чувств грозит
затопить "американские горки", но вот наш вагончик срывается с креплений,
слетает с рельсов и оказывается на экране компьютера. Люсьен засыпает. Какое
действие оказывают на меня сны живых, я пока не знаю и на всякий случай
соскакиваю с подножки и с ходу пытаюсь переключиться на сестру. Связь
устанавливается мгновенно, качество изображения отличное. Не в обиду
скорбящим обо мне будь сказано, но мне, ей-богу, начинает нравиться это
посмертное существование. Возможно, люди не переживали бы так по поводу
смерти, если бы им сказали, что она - ворота в Луна-парк, знай себе
пересаживайся с одного аттракциона на другой.


* * *

В сознании сестры разворачивается вся моя жизнь в хронологическом
порядке. Она так часто перебирала в уме события нашего детства, что они
разворачиваются без сбоев и во всех подробностях. Я вижу свое рождение, горе
и слезы в доме, понимаю, какой горечью и неприязнью встретил меня мир - я не
представлял, насколько сильно было это чувство. Только Брижит и Альфонс
отнеслись ко мне как к обычному, ни в чем не виновному младенцу. Вот я начал