"Дидье ван Ковелер. Запредельная жизнь " - читать интересную книгу автора

ходить, и с тех пор доминантой в воспоминаниях сестры стал ключ от маминой
комнаты. Она располагалась на втором этаже, и нам было запрещено туда
ходить. Папа же часто запирался там ночами, мы слышали над головой его шаги,
и мое воображение, вскормленное волшебными сказками, которыми Альфонс
старался отвлечь меня от невеселой реальности, рисовало жуткие картины. Я
долго думал, что мой отец - Синяя Борода. Он говорил мне, что мама жива, что
она после моего рождения уехала в Америку и там живет на ранчо, но я не
верил ни единому слову и первые несколько лет сознательной жизни искал ключ
от секретной комнаты, где должен был стоять зловещий шкаф, в котором были
развешаны по росту на перекладине тела семи убитых жен и среди них моя мама.
Когда мне исполнилось четыре года, Брижит подарила мне этот ключ.
Стащила у отца из тумбочки и заказала дубликат. И вот как-то в четверг
вечером мы забрались в заветную комнату и стали искать хоть какие-нибудь
мамины следы - поскольку, как я сразу с некоторым разочарованием убедился,
ее тело не висело в шкафу среди платьев. Комната Синей Бороды оказалась
музеем юной, стройной, жизнерадостной девушки со светлыми волосами. Она
улыбалась с каждого черно-белого кадра. Мама в лодке, на лыжах, на лошади,
на пляже, с собакой-лабрадором, привязанной к рулю "форда" с откидным
верхом. Брижит знала маму целых три года, пока не родился я, и это давало ей
право верховодить в наших экскурсиях по маминой жизни. Она будто бы помнила
все до мелочей и комментировала каждый кадр с таким уверенным и сведущим
видом, что мне хотелось ее стукнуть или дернуть за волосы и отнять эти три
драгоценных года.
Мы заряжали пленки в нацеленный на пустую стенку проектор и часами
разглядывали кадры свадебного путешествия родителей по Америке, где, как
уверяла моя сестра, мама встретилась с другим мужчиной, к которому потом и
уехала. Лично мне больше всех приглянулся красавец шериф с пленки номер 19,
со звездой на груди, в темных очках, на три головы выше отца - он стоял,
небрежно опершись о капот новенького - не то что родительский "фордик" -
"шевроле". Наверное, когда мама вернулась в Экс, он засыпал ее страстными
письмами и наконец подарил ей ранчо - иначе она не согласилась бы нас
бросить. Весь свой гардероб она, очевидно, оставила здесь, и мы разыгрывали
костюмированные спектакли. Я изображал отца: ходил, набычившись, с
английским ключом в руке. Брижит играла маму, жестокую попрыгунью: обзывала
меня пентюхом и убегала, запахнувшись в длинную шаль. Однажды папа застукал
нас как раз на сцене отъезда. Никогда не забуду его лица, побелевших пальцев
на дверной ручке. Чтобы сдержать слезы, он раскричался, надавал нам оплеух,
выгнал вон и наказал, но, что бы он ни делал, у нас уже было твердо решено:
когда-нибудь и мы сбежим от него в Америку.
У нас с Брижит был загашник, куда мы складывали гостинцы, которые
получали на Рождество. Взрослые, сами того не подозревая, помогали нам
готовиться к побегу. Брижит вычерчивала маршрут на карте в энциклопедии: мы
будем обходить все ранчо в Техасе, Колорадо и Оклахоме - трех штатах, где
женщин берут в ковбои. В один прекрасный день найдем маму где-нибудь в
салуне в Эбилене, на родео в Уичито-Фолс или преследующей скотокрадов на
границе с Нью-Мексико. И весело поскачем вместе по прерии среди кактусов, а
о скучном лавочнике, у которого она оставила нас до поры до времени в
Экс-ле-Бене, Савойя, будем только вспоминать. Чтобы подготовить меня к
путешествию, Брижит давала мне уроки верховой езды и водила в тир стрелять
из пистолета. По выходным мы уходили за город и там на лугу упражнялись в