"Азамат Козаев. Глава из вовсе неисторического романа Одиссей" - читать интересную книгу автора

- Эвмей, ты с Филотием вынесешь из залы все оружие, а когда они начнут
пыхтеть закроете все двери на засовы.
- Отец, я не оставлю тебя одного!
- Мальчик мой, я только на это и надеюсь.
А под тронную лавку, Эвмей, ты положишь топор, тот большой, которым
Филотий колет дрова.
- А меч, отец?
- Нет, Телемах. Их будут погребать неопознанными. Я так хочу. У меня
есть на это право. И да будет так!
Телемах заглянул отцу в глаза.
- Это будет страшно, отец. Я только сейчас понял, как это будет для
меня страшно.
- Сынок, я буду ужасен, я буду неистовствовать и кричать матом, я буду
поносить богов, водится за мною последнее время такой грешок, я буду, и ты
не удивляйся, я буду обрызган кровью и чужими мозгами с головы до
сандалий. Но если ты мой впередиидущий, ты будешь выглядеть также. И ты
тоже имеешь на это право.
- Да отец. Я готов. Мне будет тяжело?
Одиссей молча кивнул и добро, как только мог, улыбнулся сыну.
- Ты забыл, что спина твоя отныне и впредь прикрыта до тех пор, пока
будет жив твой отец? Меня не было рядом с тобой двадцать лет, следующие
двадцать я не спущу взгляда с твоей спины, сын. Даже в брачную ночь я буду
с тобой, буду держать над вами кедровые факела и давать глупые
стариковские советы.
- Отец!..
- Телемах, что ты сказал матери?
- Я сказал, что мне было видение.
- И?..
- И ей, Лаэртид, тоже. Ей мнилось, что волк прибежал ночью, невидимый,
и перерезал всех свиней в загоне. Она стала странна и непонятна, плачет
весь день.
- Видел. - Одиссей помрачнел.
- А эти,- Телемах брезгливо отмахнул рукой за спину. -ходят сами не
свои, перестали пить и обжираться.
Раздобыли луки и упражняют трясущиеся от пьянства руки и косые от вина
глаза. Надеются, что десятилетняя попойка пройдет за один день, идиоты.
- Иди спать, Одиссеид. Иди спать, сынок.
Через день кто-то напьется крови до тошноты. Или мы или они.
- А ты?
- Я потерял слишком много времени на чужбине. Для меня каждый удар
сердца теперь на золотом счету. Я пойду спать на дальний выгон. - Лаэртид
мечтательно вздохнул и улыбнулся.
-Там моя родина, там я дневал и ночевал мальчишкой, а Эвмей, еще
молодой, прикрывал меня от батюшкиного гнева, грозного Лаэрта. Там я
впервые пристрастился к куску грубого хлеба, со свежим козьим сыром, еще
ломающимся посередине от собственной тяжести и деревянной кружке козьего
же молока, помнишь Эвмей? Ты пас тогда коз. Все эти сумасшедшие годы я
видел мой счастливый дальний выгон солнечным днем и звездной ночью, и
зимой и летом. И сегодня ночью я поговорю с землей, сынок, мне есть что ей
сказать. И ей есть в чем меня упрекнуть...