"Михаил Эммануилович Козаков. Абрам Нашатырь, содержатель гостиницы " - читать интересную книгу автора

Но старик умел запоминать людей и мог на свободе рассказывать о многом
из человеческой жизни, бросавшей недолгий якорь в услужливых "номерах для
приезжающих".
- Очень даже интересно будет на каждого посмотреть тут, - говорил своим
слушателям. - Жаль, не на всякого понасмотришься только: другой, бывало,
паспорт отдаст тебе для прописки, фамилию его на доске мелком обозначишь, а
он, гляди, ключик с собой возьмет, - в прислуге, говорит, не нуждаюсь, - да
и петелькой на крюке враз паспорт свой испортит!... Или проглотит что -
отраву, значит. И всё их таких до гостиницы в последний час тянет. А почему
тянет только? Очень просто даже: гостиница для всех - свобода полная и
вольность. Я вот смотрел: человек не волен больше в своей жизни. Одному
начальство жить мешает, другому - семейство его на плечах, - вообче, у
кажного своя такая собственность бывает неприятная. А еще кажный человек
кого-нибудь жалеет или любит. Ежели, например, умереть захочет, - неприятно
ему будет на глазах у таких, жалко их станет, - он и убегет в номера.
Вольность тут для личности и свобода...
Каждым утром Яков и хозяин ожидают у подъезда пассажиров с вокзала.
Вот уже с конца Херсонской потянулись извозчики, ближе и ближе, и видны
уж чьи-то желтые коробки, дорожные саквояжи, нескладные узлы, а потом и
помятые от дороги, с любопытством озирающиеся лица пассажиров.
С любопытством смотрят и те, кто возвращается в свой родной город
Булынчуг, знакомый им до каждого заборчика, до каждой будочки с сельтерской
водой.
И все же - глазеют: может быть, за недельку отсутствия ненароком
сгорела какая-нибудь постройка; может быть, на чьем-либо магазине висит
полотняный плакат о дешевой распродаже товаров или на городских тумбах
расклеили новую афишу о боевом кинофильме или о приехавшем знаменитом
гастролере...
А тот, кто никогда прежде не бывал в славном городе Булынчуге, кто,
может быть, второй раз его и не посетит, - с законным любопытством смотрит
на каждую дощечку с названием улицы, на каждое здание, похожее на десяток
только что встречавшихся других, на каждого проходящего мимо горожанина, на
вывески парикмахеров, учреждений и зубных врачей.
Все это - для того, чтобы при случае сказать, что кроме Москвы, Казани,
Харькова и еще двух десятков других городов он знает еще и этот - Булынчуг,
где, например, Херсонская начинается почти сразу от вокзала (а вокзал,
помнится ему, белый и трехэтажный...), где, помнит он, было скучно или
весело, прибыльно или убыточно, где, кажется, больше евреев, чем русских, а
может быть - и наоборот...
И думает такой русский путник, что узнал Россию, родину свою, по
количеству своих остановок на вокзалах и в гостиницах, по запомнившимся
зданиям и улицам или церквам и проституткам.
Так и прячется Россия от себя самой - за камни зданий, за вывески и
ярлычки, за топь деревенской тишины и повозку городского шума. И не знает
Россия своего путника - русского. - Хозяин, - говорит Яков, - извозчик
забирает праву сторону и с камня съехал: так и есть - к нам пассажир...
Одну минуту оба всматриваются в приближающегося извозчика, он издали
еще кивает им головой ("Везу..."), а остановившись у "Якоря", оборачивается
к седоку и громко, чтобы слышал Абрам Нашатырь, говорит:
- Извольте, пожалуйста... Самые лучшие номера, гражданин: это у нас в