"Анатолий Кожевников. Записки истребителя (про войну)" - читать интересную книгу автора

группировкам противника. С рассвета до темноты мы не уходили с аэродрома -
летали и вместе с механиками ухаживали за машинами. Самое дорогое для
каждого из нас - исправный самолет, исправные пулеметы...
Пошли будни войны. Тяжелые, страшные, горькие, Тяжелы и горьки они были
не тем, что приходилось много летать, часто находиться между жизнью и
смертью, а тем, что, ведя бои, мы вынуждены были оставлять врагу свою землю,
своих людей.
Когда сейчас оглядываешься на те грозные дни 1941 года, ощущаешь
чувство, жившее тогда во мне и в, моих товарищах: несмотря ни на что, мы
верили в победу. Верили, что вернемся сюда опять. Вернемся в эти края. Пусть
не мы, а другие придут сюда, но это будут советские воины-победители. Верили
мы в это скорее всего потому, что чувство хозяев своей страны было в нас
неистребимо, оно было сильнее вражеской техники, сильнее ненависти фашистов
к советской земле.
Линия фронта перемещалась на восток. Наши войска отступили за Днепр.
Немцы навели переправы. Летаем штурмовать переправы, бьем фашистов на
берегу, на понтонах. Совершаем по восемь - девять боевых вылетов в день.
Бьем, пока хватает сил и патронов, в точности выполняя приказ: "Бить врага
до последнего патрона, все расстреливать по противнику".
За эти дни наша истребительная группа сильно поредела. Зенитный огонь
врага ежедневно выхватывал из наших рядов то одного, то другого товарища.
В августе был сбит Коля Нестеренко. Это произошло, когда мы
сопровождали группу бомбардировщиков. Его самолет загорелся от прямого
попадания зенитного снаряда и упал на землю. Был ли летчик убит в воздухе
или погиб при взрыве баков на земле, сказать трудно. Да и какое это имеет
значение. Ясно было одно, главное и важное, - Коли нет в живых... Утрату
самого близкого друга я переносил особенно тяжело.
Из части родным Коли послали уведомление о том, где и как он погиб.
В воздушном бою погиб Миша Круглов. Он дрался один против четырех
"мессершмиттов". Дрался упорно, ловко уходя от очередей вражеских пулеметов,
однако силы были далеко не равные, и самолет Круглова загорелся. Миша
выбросился на парашюте, но шелковый купол попал в полосу пламени и вспыхнул.
Постепенно в группе осталось лишь два самолета мой и Филатова. Вдвоем
мы приземлились на Ростовском аэродроме.
- Остались только мы с тобой. Ты командир, а я вроде начальника штаба,
- сказал однажды Филатов.
- Да, армия наша небольшая, товарищ начштаба. Только обязанности ты
свои выполняешь слабовато. Где летная документация? Где летные книжки? Где
приказы? Вот и выходит, что до начальника штаба тебе еще далековато.
- Ну ищи тогда среди своих подчиненных другого начальника штаба. Их-то
у тебя всего лишь один. Хорош командир без армии...
Так мы шутили, а сами думали, как бы нас не направили опять в школу.
Разговоры об этом уже возникали. Боясь такой перспективы, мы строили планы
присоединения к какой-либо соседней части: прилетим, объясним, возьмут. Нам
это казалось просто, но не хватило решительности на самовольный поступок.
То, чего мы боялись, обрушилось на нас довольно скоро. "Кожевникову и
Филатову возвратиться в школу продолжать инструкторскую работу" - такой был
приказ штаба округа.
Мы стали просить генерала оставить нас в действующей армии, но генерал
был неумолим.