"Людмила Козинец. Черная чаша" - читать интересную книгу автора

тут было выходить? Чтоб пешком шлепать да на звезды глядеть? Ох, жалко, я
не вышел, проводил бы...
- Во-во, у вас все одно на уме! - огрызнулась тетка.
А парень серьезно продолжал:
- Хотя нет. Побоялся бы я с ней гулять. Не иначе - нава это, мавка
лесная. В село в магазин ездила, говорили, что мыло индийское там вчера
продавали...
- Да тьфу на тебя! Какие страхи против ночи болтаешь! - и тетка
размашисто перекрестилась.
- Или нет! - уже вдохновенно врал парень. - Не манка это! А колдунья!
Точно, точно, тетушка! Вот она сейчас возле креста узелок свой развяжет и
ворожить примется...
А Докия и впрямь развязала узелок, вынула из него свечу, запалила ее и
осторожно поставила в маленькую нишу, высеченную в центре каменного
креста. Крест стоял тут с незапамятных времен, в нише раньше была иконка,
да потом куда-то пропала. За многие годы сложилось поверье, что здесь
можно поминать тех, за кого нельзя молиться в Божьем храме: некрещеных
младенцев и самоубийц. Поверье это держалось крепко. Вот и теперь в нише
можно было увидеть огарки свечей, засохшие цветы, а у подножия рассыпано
пшено, стоит обливная миска с водой - для птиц.
Докия положила рядом со свечой круглое зеркальце. Посидела на обломке
камня. Огромная тишина вокруг, невнятный лепет листвы, приглушенное
бормотанье ручейка в овраге, сонный голос горлицы в лесу. Покой разлит в
мире, укрытом звездным пологом. Но нет покоя в душе Докии, пылающее сердце
креста не согрело ее сердца. Не запах синих горечавок кружит ей голову, а
отвратительный больничный смрад крови, лихорадочного пота, удушье хлорки и
медикаментов. Не тонкое пламя свечи жжет зрачки, а мертвый свет
хирургических ламп. Не воркованье горлицы звучит в ушах, а первый и
единственный крик доченьки, которая падучей звездочкой мелькнула в жизни
Докии, да и сгинула неведомо куда...
Как жить с душой, что не хочет забыть и успокоиться? Надеяться на
время, на его великую целительную силу? Но Докия не хочет забывать! Как же
это - она забудет, а горе из Черной Чаши так и будет сочиться в мир?
Докия отломила кусок хлеба, раскрошила на земле. Потом встала, долго
смотрела на небо, поклонилась - словно бы всему свету сразу - и начала
спускаться в овраг. Там, под кронами орешника, было темно, но все-таки
свет луны пробивался сквозь листву. Светилась и вода ручейка, отражая
лунные блики. На склонах оврага таинственно излучали зеленоватое мерцание
то ли гнилые пни, то ли скопища грибов.
Докия пошла вверх по течению, держась за ветки кустарников, иногда
оступаясь в ледяную воду, текущую с гор. Она сильно наколола руку о шипы
боярышника, но не остановилась, а пошла дальше, посасывая ладонь.
Летняя ночь коротка. Еще Докия не успела утомиться, а небо посветлело,
проснулись птицы в лесу, скатилась роса. Ручеек становился все тоньше,
ложе его было выстлано уже не палой листвой, а камнями: близился исток. На
пути все чаще попадались валуны, поросшие серым лишайником. Докия обходила
их, каждый раз боясь потерять звонкую ниточку ручья.
Но вот ручеек скрылся в непроходимых зарослях ежевики и ломоноса.
Невозможно пробиться сквозь эту живую стену. Ежевика ощетинилась мелкими
колючками, а ветви ломоноса хоть и хрупки, но так перепутаны, так много