"Юрий Козлов. Реформатор" - читать интересную книгу автора

персональном мире сверхабсолюта) представлялась неслышной, стерильной и
замедленной, как внутри сосуда с формалином. Если, конечно, можно было
уподобить столицу великого герцогства Богемия Прагу, район Карлин, улицу
Слунцовой, дом 19/611, трехкомнатную с длинным коридором квартиру на
одиннадцатом этаже сосуду с формалином. Хотя, почему, собственно, нет? В
эпоху постглобализма жизнь принимала самые разные, порой неожиданные формы.
Иногда Никите Ивановичу казалось, что это и не жизнь вовсе, но тогда
что?
Быть может, сохранение (консервация) жизни, как сохранение
беременности? Но тогда: во имя чего? Что именно готовился произвести на свет
проживающий в Праге на птичьих правах сорокасемилетний эмигрант из России
Никита Иванович Русаков, неизвестный, как только может быть неизвестен
литератор, сочиняющий в Богемии (не публикующиеся) футурологические романы и
(крайне редко публикующиеся) на злобу дня эссе по-русски, да к тому же под
разными псевдонимами? Вряд ли этим "дитяткой" мог оказаться роман ""Титаник"
всплывает", над которым в данный момент (не сказать, чтобы самозабвенно и
победительно, скорее, вяло и пораженчески) трудился Никита Иванович.
"Титаник" лежал на дне сосуда с формалином, а точнее его души, плотно и,
похоже, совершенно не собирался "всплывать". Да, собственно, и некуда ему
было всплывать, ибо формалиновая среда являлась самодостаточной и бесконечно
консервативной, то есть беспощадной к любым проявлениям жизни. Жизнь, стало
быть, можно было уподобить воздуху, который следовало закачать в заполненные
формалином переборки "Титаника".
Но пока что формалин был сильнее жизни.
Так что это была именно его - Никиты Ивановича Русакова - жизнь, точнее
нежизнь. И в том, что она была именно такая (без божества, без вдохновенья,
без слез, без жизни, без любви и т. д.) он мог винить (и, естественно,
винил) историю, обстоятельства, Бога, власть(и), народ(ы), Великую
Антиглобалистскую революцию, разрушившую мир и т. д., хотя единственно
виноват (если, конечно, такое слово здесь уместно) в этом был он сам.
Даже и сейчас встречались люди, которые красиво жили и не менее
красиво, а главное, очень быстро умирали.
Гораздо реже встречались такие, которые жили долго. Мир несказанно
помолодел. Встретить старого человека, к примеру, в Праге было так же
трудно, как встретить человека счастливого.
Никита Иванович сам выбрал долгую нежизнь.
И раз жил нежизнью, значит, она ему нравилась. Все прочее: слова,
мысли, мечты, надежды и т. д., было призвано замаскировать (запутать) суть
вещей.
Бесследно канувший в две тысячи седьмом году старший брат Савва любил
повторять: "Осторожность может иной раз заменить ум, но не может заменить
жизнь". Никита Иванович подумал, что в его случае - смогла. И еще подумал,
что если вспомнить бессмертных Сокола и Ужа великого пролетарского (ныне
забытого) писателя Горького, то он, Никита Иванович, - не просто уж, но уж в
формалине, можно сказать, формальный уж.
Однако же в данный момент мысли Никиты Ивановича (гораздо в большей
степени, нежели плотно залегший на дне души "Титаник") занимал бомж,
которого он видел от силы мгновение. Мгновение-то мгновение, подумал он, но
если это мгновение связанно со смертью, оно имеет обыкновение раздвигаться
во времени и пространстве, подобно... лону, точнее, антилону, куда рано или