"Владимир Краковский. Один над нами рок " - читать интересную книгу автора

сам...

Войдя в его палату и выгнав из нее слюнявых придурков, мы, оставшись с
Пушкиным наедине, резким тоном сказали: "Доколе?"
Такое слово нам велел положить в основу Вяземский.
Он им заинтересовался и спросил: "Какое доколе?"
Мы сказали, что ныне доколе то же, что было и вчера, и позавчера, и
третьего дня, и вообще с той минуты, когда он навел на Дантеса самопал,-
откуда взялась ненависть, спрашиваем в последний раз...
Пушкин привычно сказал: "Не знаю",- вид у него стал скучающий.
Он думал, что мы, как обычно, начнем сейчас клянчить: пожалуйста,
признайся, сделай милость...
Но мы в ответ отрепетированно захохотали. "Чего смеетесь?" - спросил
Пушкин, скучая уже меньше. И тут мы стали разыгрывать перед ним
заготовленный спектакль.
"Ха-ха,- начал Пущин.- Ты не знаешь, а мы, представь, великолепно
осведомлены. Шерше мамзель, не так ли, ваше благородие?"
"Какое шершемамзель?" - спросил Пушкин, он по-французски не умел.
"Да ты из-за Наташки в Дантеса пальнул! - вроде бы как сплеча рубанул,
а на самом деле старательно выговорил по заготовленному сценарию Кукольник.-
Этот хмырь давно на нее глаз положил, ты это не хуже нас видел".
"Когда б только глаз,- дождавшись своей реплики, вступил в разговор
Баратынский.- А то ведь однажды и руку на плечо... Не верите, что ль? Да век
свободы не видать! У меня самого тогда сердце вскипело, а у Сашка, я думаю,
вообще бомбой рвануло".
"Вот он из самопала и пальнул,- как бы сделал окончательный вывод
умница Вяземский.- А увидев, что не помогает,- и из револьвера. Мотив -
натуральней не бывает: ревность. Ни одна психушка с таким диагнозом держать
не станет, эта ненормальность позволительна нормальным. Она настолько
естественна, что о ней стихи слагают..."
"Зря вы грешите на Дантеса,- нехотя включился Сашок в разговор. Он в
этом деле чист. Ну, может, и положил по случаю Наташке руку на плечо, так
ведь дружески, я уверен. Он не кадрил ее..."
"Точно - кадрил! - закричал по заготовленному Дельвиг.- Еще в прошлом
годе - помню, Рождество отмечали - он ей, мерзавец, на складе руку целовал!
Я эту картину как сейчас вижу. Только тогда подумал: может, он ей за хорошую
работу?.. А теперь дошло - кадрил!"
"На Пасху он ее в ресторан звал,- снова подал голос Пущин.- Я сам
слышал. Мол, не выпить ли нам по рюмашечке в день исхода евреев из
Египта..."
Эта реплика вызвала у нас замешательство, так как являлась чистой
отсебятиной. Про исход из Египта, тем более евреев,
Пущину не поручалось. Мы потом его спрашивали: ты чего? Он разводил
руками, клялся, что Египет у него слетел нечаянно, ни с того ни с сего. "Я
безмозглый болтун и психоневрастеник!" - каялся он.
Впрочем, больших отклонений от задуманного отсебятина не вызвала.
Правда, сначала удивленный Дельвиг тоже отклонился от роли, спросив: "Разве
Дантес - еврей?" "Не. Их род, ты же знаешь, французский",- в последний раз
отклонился Пущин, а может, и дальше отклонялся бы, если б снова не
включился, к нашей радости, Пушкин. "И как развивался разговор дальше? -