"Владимир Краковский. Один над нами рок " - читать интересную книгу автора

письма? Мы же знаем, у итальянцев всегда полно родственников, они ж в Россию
писали, беспокоясь: как там их ненаглядный Данте среди снегов и медведей?..
Они ж не знали, что к твоей фамилии привесили лакейскую букву "с"? Писали на
конвертах: Данте? Где эти конверты? Их должно быть много. Итальянцы любят
писать. Они болтливые. Мешок писем должен быть".
Дантес сгорбился, понурился, повесил нос. Вид у него был, как у вора,
пойманного за руку. Нам всем захотелось по разу пальнуть в него из самопала.
Гнев вскипел в наших сердцах. "Твои предки не сохранили ни одного
письма? - спросили мы.- Ври складней! Не было у тебя предка-итальянца, не
было царских хором, им обустроенных!
Красиво придумал, пытаясь уйти от пушкинской нелюбови! Гнусный ты лжец,
враль и брехун! Все французы таковы! Взять хотя бы ваши фильмы - как вы там
женщин обманываете, страшно смотреть!
Клянетесь с честным видом: нет у меня любовницы, ах, что ты, милая! -
бедные жены верят вам, а потом оказывается, что любовница все-таки есть, вас
разоблачают, русский человек от стыда бы сгорел, а вам хоть бы что! "Ты меня
всю жизнь обманывал!" - кричит жена вам в лицо, а вы в ответ улыбаетесь ей
так нагло, что мы, русские люди, на сеансе прямо за голову хватаемся! Разве
можно так? Надо повиниться, пасть на колени, назвать себя подлецом,
негодяем, последней сволочью... Миллионы русских, просмотрев французские
фильмы, поняли: нельзя верить ни одному ихнему слову! А мы, дураки, тебе
сперва поверили благодаря нашему врожденному простодушию и мечте о победе
нравственной чистоты даже в других нациях. Мы интернационалисты!
А ты, курва, своей ложью пытаешься нас с этого пути столкнуть..."
"Да не лжец я",- сказал Дантес, точно так же, как раньше говорил, что
не француз.
"Не лжец - тогда гони грамоту предка и письма родни!" - твердо гнули мы
свою линию.
Дантес не выдержал, даже, можно сказать, заплакал. Не в голос, правда,
а одной-единственной слезой. Нас это нисколько не размягчило, Москва, как
известно, слезам не верит, но когда эта одинокая из угла глаза вдруг вытекла
и, петляя, как заяц, побежала по щеке, мы угомонились и стали за ней
следить.

Он ее не вытирал, не желая показывать нам, что знает о ней, он дал ей
высохнуть, после чего заговорил вновь. Спросил: известно ли нам что-либо о
так называемых большевиках? Об их ненависти к людям с непустыми карманами? К
людям, которые помнят своих предков и без запинки могут назвать имя-отчество
своего прадедушки? Которые отслеживают свой род и знают, где похоронен отец
этого прадедушки и его братья? Размахивая маузерами, большевики врывались в
квартиры побогаче и переворачивали все вверх дном. Находя ценные вещи, они
запихивали их в большие революционные торбы, а находя документы, подписанные
царями, вели на допрос, иногда от нетерпения расстреливая по дороге.
Ввиду таких обстоятельств семье Дантеса пришлось сжечь в железной
печке-буржуйке и грамоту, выданную царем, и чековые книжки императорского
банка. Письма родственников из Италии тогда не сжигали: большевики тех
времен мечтали о мировой революции и к загранице относились с симпатией.
Но, слегка постарев, большевики переменили акценты: к именитым в
прошлом людям стали относиться терпимо, иногда даже с почтением, зато
возненавидели заграницу. Настолько, что за одно письмо из