"Владимир Краковский. Один над нами рок " - читать интересную книгу автора

гордости и молча покинули его кабинет, сказав только от дверей: "А мы
думали, ты интернационалист". "Я и есть интернационалист! - крикнул нам
вслед Дантес.- Слава Богу, из самопала в вас не стрелял!"

Несмотря на очень позднее время, мы побежали обратно в психушку,
вбежали в ее клубящийся мраком двор,- Пушкин смотрел на нас сверху вниз из
освещенного окна второго этажа. "Все о'кей! - закричали мы ему. - Дантес -
итальянец! И не абы какой - он итальянский националист!" "Ей-богу?" -
спросил Пушкин, припадая к решетке. "Ей-богу, ей-богу!" - заверили мы его и
принялись радостно танцевать, распевая во все горло нашу любимую
неаполитанскую песню: "Но все ж, другого любя, знай, что твой образ вечно
сияет мне у изголовья, знай, что душой стремлюсь к былому раю, что я сгораю
горько-ою любо-вью!!!"
На последних словах мы стали радостно обниматься и хлопать друг друга
по плечу, соревнуясь, кто сильней ударит. Крики восторга и боли смешались.
Пушкин аплодировал нам из зарешеченного окна.

На пение и вопли вышел из психушки главврач. Он сказал: "Не хамствуйте.
Вы, конечно, здесь свои люди, но и своим не все позволено. Уже за полночь".
Он провел нас внутрь здания, в палату богов и героев, где продолжал
занимать койку, по дороге сообщая, что на днях покупает себе квартиру.
"Фактически я ее уже купил,- сообщил он.- Вы спросите: на какие шиши? В
ответ на этот вопрос я, как порядочный человек, должен был бы разрыдаться.
Да, я продал! Ей! Череп! При этом я, как последний идиот, думал, что
совершаю выгодную сделку: она отдала за него половину моих денег. Мне даже
казалось, что я обдурил ее: подумаешь, череп! Но негодяйка тут же продала
его, получив вдесятеро! Представьте, за границу! Она теперь Ротшильд. Скоро
в стране не останется ни одной ценной вещи, иностранцы скупают все лучшее.
Череп приобретен каким-то европейским музеем, где и станет экспонироваться
под названием: "Череп большевика". Рядом с ним будет висеть в рамочке
заключение экспертов. В том духе, что исключается вставление пули в лоб
черепа каким-нибудь умельцем. Экспертизой установлено, что пуля выпущена из
винтовки модели Мосина и подлетела ко лбу живого человека примерно в конце
второго десятилетия двадцатого века со скоростью шестьсот
- шестьсот пятьдесят метров в секунду и застряла в кости еще несколько
десятилетий после этого прожившего человека..."
Когда мы вошли в кабинет, главврач сел за стол и строгим голосом
сказал: "Слушаю вас".

Суть дела он понял не сразу. Ему десять раз было все изложено, но он
только моргал вытаращенными глазами и бормотал: "Нельзя ли покороче и
поясней?.."
На одиннадцатый раз он стал понимать, что из самопала, а затем и из
револьвера Пушкин стрелял мотивированно; мотив, конечно, странноватый, но
глав ное - он был. Пушкину не нравилась фамилия начцеха. Она его
раздражала...
"Фамилия еврейская? - спросил главврач и совсем перестал что-либо
понимать, узнав, что она французская. - Французов-то за что не любить?" -
удивился он; за что не любить евреев, он знал.
Мы объяснили: да, есть у нашего друга такая странность: будучи в целом