"Владимир Краковский. Один над нами рок " - читать интересную книгу автора

была, причем большая. Серебро, из которого сделано блюдо, действительно
старинное, клянусь предками. Из их портсигаров отлитое".
"На кой?! - вскричал толстячок.- За старинные портсигары я б тебе еще
больше дал! Зачем, дурак, их испортил?"
"За дурака можно и дуэль схлопотать,- с достоинством ответил
Вяземский.- Что же до портсигаров, то дело поправимое. Я блюдо в них
перелью обратно. Как было шесть штук, так шесть и будет".
"Перелей",- попросил толстячок, и деньги, заплаченные за
древнеегипетскую посудину, оставил Вяземскому как аванс за шесть портсигаров
его предков. Через неделю Вяземский портсигары торжественно вручил.
Толстячок снова устроил банкет. С этого дня мы с ним и подружились.
Тут интересно еще вот что. Портсигары предков каждый из нас видел и в
прежнем виде, и в новом. И не нашлось никого, кто б сказал, что прежние были
лучше. Лучшими были теперешние - таково общее мнение!
В них сочетались и новизна, и старинность. Новизна била через край, а
старинность сквозь нее сквозила. В этом единстве противоположностей
содержался ответ на какую-то тайну.
В одной умной книге, сказал Вяземский, написано: "Хочешь, чтоб старое
не состарилось? Чтоб посаженное тобой для сына благоухало и в дни внука?
Тогда зарази старое новым. А потом обязательно дай выздороветь".

Я уже говорил: дуршлаги спасали нас два с половиной года. После чего
призрак нищеты и голода снова возник на нашем горизонте и медленно стал
приближаться.
И не потому, что дуршлаги, насытив рынок, больше не покупались: спрос
на них был по-прежнему велик. Но - иссякло наше сырье. В один прекрасный
день Дантес объявил, что нержавейка вышла вся, а листового железа осталось
недели на полторы.
Эти полторы недели прошли очень быстро.
Стала разворачиваться уже знакомая картина. Сначала мы перестали ходить
на вернисажи, в концерты и оперу, потом потуже затянули пояса, перестав
обедать. Через некоторое время перешли на одноразовое питание: одни стали
только завтракать, другие - только ужинать. Ждали дня, когда женщины начнут
падать в обморок...
У нас в цехе жила муха. Мы кормили ее сахаром, любовались ее цветущим
видом, она садилась куда угодно, зная, что ее не прихлопнут. Но ее полет
всегда был беззвучным. Потому что в цехе много постоянных шумов, порой
оглушительных. Однако с тех пор как кончилось сырье - прекратились
производственные шумы. А так как мы еще и приуныли, то почти не стало
разговоров. И в один из дней, когда в цехе было особенно тихо, произошло
чудо.
Оно произошло в тишине настолько глубокой, что стало слышно, как жужжит
наша муха, но состояло не в этом. А в том, что когда кто-то воскликнул:
"Слышите, она жужжит!" - и все прислушались, именно в эти секунды откуда-то
снаружи, так сказать, с улицы, стало доноситься другое жужжание, быстро
нарастающее. Секунда, другая - и мы уже ничего, кроме этого жужжания, не
слышали. Еще несколько секунд - и со стороны входа в цех раздался грохот. Из
цеховых окон посыпались стекла.
Мы бросились наружу.
Прямо перед цехом возвышалась груда серебристого металла, из недр