"Даниил Федорович Краминов. Дорога через ночь (Повесть) " - читать интересную книгу автора

встречал этого или очень похожего на него человека. Тот тоже всматривался
с такой же цепкой внимательностью, и у него было такое же удручающее
несоответствие между смеющимся ртом и суровыми глазами. Но где? И когда? Я
поспешно рылся в памяти, разгребая вороха событий, перебирая лица,
встречи. Порою мерещилось, что вот-вот вспомню. Однако след, ведущий к
этому человеку, не успев отчетливо появиться, исчезал, поглощенный туманом
времени.
Вероятно, мне пришлось бы долго бродить в просторах прошлого, если бы
толстяк не повернулся к свету левой щекой. На ней резко выделялся большой
и глубокий шрам. Похожий на римскую пятерку, он уродовал всю щеку,
захватывая в свою вилку седой висок. Бороздки шрама, обрамленные
сборочками морщин, краснели, будто смазанные розовым лаком. Только сильный
ожог оставляет такой след. И это был не знак несчастного случая, а клеймо.
Да, клеймо! Страшное, умышленно выжженное на лице человека.
Это клеймо вспыхнуло в моей памяти, ярко осветив дальний уголок
прошлого. На своих непревзойденно быстрых крыльях память перенесла меня на
пятнадцать лет назад, в северо-западную Германию, в концентрационный
лагерь Бельцен. Там, отрезанные от всего мира забором и колючей
проволокой, заканчивали свой жизненный путь противники гитлеровского
"нового порядка", собранные нацистами со всей Европы.
В центре лагеря, почти у самых ног виселицы, стоял барак штрафных.
Это был длинный деревянный сарай с редкими мелкими окошками, мокрым
земляным полом и нарами, расположенными в три яруса. Середину сарая
занимал большой, сколоченный из неотесанных досок стол. Прямо над ним к
стропилам были прикреплены две электрические лампочки. Огражденные
проволочной сеткой, они мутно желтели по ночам, поглядывая, как два
бдительных ока, на людей в полосатых фуфайках и штанах, скрючившихся на
нарах в тяжелом сне.
Здесь томились русские и украинцы, белорусы и поляки, чехи и евреи,
французы и бельгийцы, сербы и голландцы. Было несколько немцев, датчан и
норвежцев и даже один англичанин. В том человеческом аду, который
именовался "концлагерем Бельцен", мы, штрафники, были, наверное, не самыми
смелыми и способными врагами "нового порядка", не самыми сильными и
стойкими. По разным причинам нацисты выбрали и поставили нас в особые
условия. Штрафников чаще и ожесточеннее били. Отсюда чаще посылали на
виселицу или в "медицинский блок", где над заключенными проводились
какие-то жуткие опыты и откуда, как с виселицы, никто не возвращался.
Почти всех штрафных притаскивали в барак избитыми. "Старожилы"
принимали их, как принимают раненых в полевом лазарете: исследовали
повреждения, промывали раны и перевязывали. Охранники особенно любили
уродовать свои жертвы. Они не хотели, чтобы заключенные хотя бы внешне
походили на них. И мы видели немало старательно обезображенных лиц. Все же
лицо одного из новичков потрясло нас. Оно было резко перекошено. Кожа на
правой скуле натянулась так, что казалось, вот-вот порвется. Левая щека
раздулась огромным пылающим волдырем, на котором кровоточила римская
пятерка, выжженная раскаленным железом.
Это изуверство вызвало у обитателей барака взрыв негодования, и мой
сосед по нарам Миша Зверин кинулся к выходу, чтобы догнать истязателей,
притащивших и бросивших изуродованного человека на пол. Друзья схватили
Мишу, чтобы удержать от такой же или еще худшей участи. Он вырывался и