"Екатерина Красавина. Храм украденных лиц" - читать интересную книгу автора

- Ну примерно: раз в неделю? Раз в две недели? Уборщица задумалась.
- Ой, не могу сказать. По-разному. Но раньше было чаще.
- Вы давно здесь работаете?
Да. Пять лет. - И вдруг она затараторила: - Он такой хороший был, такой
хороший! Я ведь без работы была. Приехала из Киева. Дочка там с внучкой
остались. Ее муж-пьяница бросил. Денег совсем нет. Я и приехала. Учительница
я бывшая. На рынке торговала. Привозила сало и продавала. Ну, еще там всяким
барахлишком... На рынке мы и познакомились. Он сало очень любил. Специально
сам ходил на рынок покупать сало. Говорил: жене не доверяю. Только я могу
выбрать настоящее сало. И стал его брать у меня постоянно. Разговариваем мы
с ним, он что-нибудь смешное скажет. Веселый был. Шутку любил, юмор. А
однажды увидел меня заплаканной и спросил: что такое? Я ему и говорю, что
ездить больше не смогу. Плохо с торговлей стало, да и личные проблемы
замучили. А он и говорит: пойдете ко мне работать? Я говорю: кем? А он:
уборщицей. У меня своя клиника. Я хирург. Пойду, отвечаю. Он смеется: вы
даже не спрашиваете, сколько я вам платить буду! Вы хороший человек, не
обидите, говорю. Тогда договорились, сказал. По рукам. Завтра я жду вас у
себя. И адрес написал. Только, говорит, салом меня иногда вашим кормите.
Хорошо? Ой, да я вас завалю им, отвечаю. Ну и прекрасно, смеется он. А
потом, когда я приехала сюда, так и обомлела! Я и не знала, что он - такой
известный. Я думала: простой человек. А он - знаменитый хирург! И с жильем
мне помог устроиться. Первое время я в общежитии медицинского института
жила. Потом продали квартиру в Киеве и купили комнату в коммуналке. Так я
ему за все благодарна, так благодарна! - Из глаз Марьи Николаевны полились
слезы. - Кто его убил? Своими руками бы задушила этого подонка!
Губарев какое-то время молчал. Он понимал, что Марье Николаевне надо
выплакаться. Лактионов был ее благодетелем, человеком, который помог в
трудную минуту... И, конечно, его смерть она переживала тяжело.
- Вы пришли в тот вечер...
- Да... пришла... Андрюши не было. Я подумала, что опять Николай
Дмитриевич решил поработать один. Иду тихо, стараясь не шуметь. Его кабинет,
если он работал там, я всегда убирала последним. Я все убрала. Подхожу.
Стучусь...
- Вы всегда стучались?
Да. Он обычно говорил: проходите, Марья Николаевна. Спросит: как дела?
Как родные? Дочка с внучкой. Ох, как подумаю, что его нет. - Марья
Николаевна достала из сумочки платок и высморкалась. - Не хочу плакать, а не
могу удержаться. Такой человек золотой был! Царствие ему небесное. Так с ним
приятно поговорить было.
- О чем же вы говорили?
- Да обо всем. О погоде. О политике. О воспитании детей. Он мне часто
говорил: детей надо держать в строгости, чтобы не избаловались. А то потом
на шею сядут. И не спрыгнут. А я ему: ой, точно. Вот мой Вася. Это сын,
младший. Не порола я его в детстве, вот и вырос тунеядцем. А Николай
Дмитриевич мне: ремешком надо было обхаживать, ремешком. Только в одном мы с
ним не сошлись: я считаю, что девочек нельзя трогать. А он возражал: и
девочек можно, чтобы распустехами не выросли. А то будут требовать: дай,
дай, дай.
Губарев невольно улыбнулся. Он вспомнил, как однажды его жена Наташка
пыталась проучить дочь ремнем. И какой та сразу подняла рев. Яростный,