"Иосиф Игнатий Крашевский. Гетманские грехи" - читать интересную книгу автора

добрый и с большим характером. Ко дню св. Яна здесь соберется множество
народа - выбери кого-нибудь, кому ты мог бы доверить это дело.
- Эта роль подошла бы лучше всего старому Кежгайле, - сказал доктор.
- С этим сумасшедшим гордецом нельзя иметь никакого дела, - прервал
гетман, - ты должен выбрать кого-нибудь другого.
- Брат покойного тоже мало принесет пользы, - сказал Клемент.
Гетман пренебрежительно махнул рукой.
Вдали показался полковник Венгерский с каким-то другим мужчиной в
мундире; гетман, увидев их, вздохнул и, обращаясь к доктору, ворчливо
пробормотал:
- И здесь не дают мне покоя. Несносные приставалы!
Но, окончив эту фразу, гетман, привыкший к своей роли высокого
сановника, придал своему красивому лицу спокойное выражение, гордо
выпрямил стан и с улыбкой ожидал приближения гостя, которого он назвал
приставалой, готовясь встретить его как можно любезнее.


В этот вечер в Борках была та же зловещая тишина, которая царила в
усадьбе со времени болезни егермейстера. На короткое время она была
прервана молитвами ксендзов и рыданиями слуг; но теперь она вернулась
снова, еще более страшная, потому что за ней уже не было ни одной искры
надежды...
Клемент не преувеличил ничего, рассказывая гетману о силе духа,
проявленном вдовой.
Горе привело ее в состояние оцепенения, но глаза ее не проронили
слез.
Вернувшись с сыном из Хорощи, она села рядом с ним на крыльцо, где
так часто раньше сиживала вместе с мужем, думая и разговаривая о Теодоре;
держа в холодных руках руку сына и всматриваясь во мрак наступающей ночи,
она молчала.
На небе показались звезды; но мрак стал еще гуще; у Беаты не было
сил, чтобы подняться и войти в пустой дом. Несколько раз сын напоминал ей,
что холод и роса могут быть вредны для нее; но она, не отвечая, только
отрицательно качала головой.
Казалось, в этом долгом молчании она приводила в ясность мысли,
которые хотела поверить сыну.
Слуги ждали, обеспокоенные тем, что господа еще не ложатся спать, и
не решались идти раньше них.
Старая ключница несколько раз подходила к пани и напоминала ей, что
уже поздно, и пора уходить с крыльца в дом. Но вдове, вероятно, было легче
дышать на открытом воздухе.
Около полуночи она глубоко вздохнула, пошевелилась и, снова схватив
руку сына, которую она в забывчивости выпустила из своих холодных рук,
обратилась к Теодору:
- Тот, кто один на свете любил нас обоих, ради этой любви ушел в
могилу! Да! Этот лучший, благороднейший из людей, замучил себя работой для
нас. Только я одна знала, сколько в нем было самопожертвования и тихого
героизма! Даже ты не можешь оценить его так, как я.
- Ах, дорогая матушка, ведь и я любил его не меньше, чем ты! -
воскликнул Теодор.